Не в силах оторваться, смотрела Эвелина на «тело» в гробу На голове у Изабель красовалась золотая графская корона. Слишком большая для детской головки, она, конечно же, сползла со лба на переносицу — и таким образом удачно скрыла незакрывающиеся глаза куклы.
Совсем растерявшись, стояла девочка возле гроба, не зная, что сказать, что сделать, что подумать. Пока ее грубо не подтолкнули.
— Расступитесь… Расступитесь… — зашелестело в толпе.
— Она была ей как родная мать… — зашептались все вокруг.
— Она любила ее, как собственное дитя…
«О ком это они?» — удивилась Эвелина.
А повернувшись посмотреть, уткнулась носом в пышные складки одеяния «скорбь и печаль».
Вот! Вот кто не спутает куклу с настоящей девочкой! Уж что точно, то точно: матушка Молотильник знала свою воспитанницу с пеленок. Отчаянно радуясь, Эвелина протиснулась поближе.
А настоятельница уже склонялась над гробом.
…Нет, она не сказала «Глазам своим не верю!»
Она не вскричала смятенно «Помилуйте, это ошибка!»
Она не пробормотала даже «Кажется, у меня двоится в глазах…»
Всего этого не было. Взглянув на «покойницу», настоятельница сморщилась, как от зубной боли. Отвернулась — и прижав к глазам платок, прошептала, достаточно громко:
— Нет… я не выдержу… разлуки с моим птенчиком… Бедная, бедная моя девочка! Как я буду без тебя жить?!
Громкое гортанное сипение раздалось из глубины ее души. А тройной подбородок затрясся крупной дрожью. И под рукоплескания, и охи, и вздохи матушка Мод стальник запечатлела на восковом челе куклы звонкий поцелуй.
…Далее церемония захоронения потекла своим чередом.
Толпа сопереживала.
Настоятельница всхлипывала.
Граф Шлавино плавал в слезах, время от времени обмакивая платок в коробочку с сероватым порошком.
Женщины вздыхали.
Мужчины перечитывали объявление. И все бы прошло как следует, но…
Вы же знаете, в любой жизненной ситуации всегда может возникнуть «но». Оно появляется внезапно, из-за угла, когда вы его совсем не ждете — и коварно ныряет вам под ноги. Так и тут: ни граф, ни матушка Молотильник, ни даже Эвелина совсем не ждали такой развязки. Тем более неожиданно она наступила.
Когда гроб переносили в склеп, графский слуга, несший переднюю ножную часть, поскользнулся и упал на одно колено. При этом золотая корона соскользнула с переносицы куклы на шею, открыв ее глаза.
«Ахх!.» — пронесся над толпой возглас.
Глаза покойницы были широко раскрыты!
— Господи помилуй… — всколыхнулся народ.
А «покойница», радостно улыбаясь, таращилась на толпу, покуда корону поспешно не водворили на место. Граф не растерялся. Вскинул руку с перчаткой:
— Закрыть гроб!
Но народ уже пятился. Невежливо наступая на ноги позадистоящим.
Не ведая, что приключилось, позадистоящие возмущались и давили на впередистоящих.
Чтобы пресечь недоразумения, впередистоящие начали давать пояснения. По толпе прокатился ропот…
Гроб закрыли. И крепко приколотили крышку. Но что произошло, то произошло. Вздохи уступили место тишине.
Да, именно тишина — напряженная тишина, наступившая в первых рядах зрителей — позволила расслышать завершающие аккорды трагедии.
Первая молчание нарушила женщина, стоявшая у ограды с ребенком на руках.
— Девочку-то хоронят — живую! — взвизгнула она.
Ребенок заплакал, а народ кинулся врассыпную. Не разбирая дороги, давя друг друга, ломая ограду и топча розы.
— Убийца!.. Колдун!.. — кричали одни.
— Колдун!.. Убийца!.. — вопили другие.
— Решил избавиться от девочки… заживо похоронить!.. — слышалось со всех сторон.
Все это, конечно, кричалось вполголоса и в сторону. Граф Шлавино был всемогущим вельможей и хозяином города Но, если хотите, слухи о том, что граф — колдун, уже давно ходили в народе. Ох, чего только ни рассказывали о нем!
Не хочу злоупотреблять вашим временем, золотой читатель. Но вот позвольте привести пример. Говорили, что, переодевшись, граф крадет маленьких деток и превращает их — представьте только! — в свечки. А потом вставляет в канделябры и жжет в своем замке. Ну не страшно ли? Может, конечно, это и неправда, но каждого пропавшего ребенка списывали на счет графа.
А вот еще что рассказывали: будто ходили два брата в лес за дровами и увидали нашего графа за беседой с русалкой; кинулись оба брата уносить поскорее ноги — один унес, другой не успел. Что случилось с тем, кто не успел, никто не знает. Только стал с тех пор к спасшемуся брату каждый день прилетать ворон: сядет на плечо, головку склонит, ест с руки, и смотрит грустно так…
Впрочем, все это, может быть, и неправда. Известно, ворона можно зернышками приручить или еще чем… Не любили просто графа. Не любили — и все.
Ну вот, теперь вы поймете, почему слухи, пущенные про закопанную живьем девочку, пронеслись со скоростью хороших рысаков по всему графству.
Уже через неделю Эвелина с удивлением находила изображения заживо погребенной великомученицы Эвелины на небольших дощечках наподобие икон. Написанные свежими красками, их продавали бродячие монахи. Причем изображена была не сама она, Эвелина, и даже не кукла Изабель. А совсем неизвестная девочка с ярко-оранжевым ореолом святости вокруг головы.
Дальше — больше. Через две недели на рыночных площадях стали продавать деревянные статуэтки святой Эвелины. Они пользовались большим успехом.
А один смекалистый малый догадался поставить рядышком со статуэткой святой Эвелины этакого деревянного болванчика Головка у него снималась, а в приложение продавалась коробочка с набором новых голов: всевозможных — женских, мужских, детских… Что за прелесть! Новую игрушку расхватывали с не меньшим азартом, чем прежнюю.
Кроме того, на рыночных площадях можно было найти и еще одну новую фигурку — некоего господина в богатом одеянии, опоясанного мечом и… с рожками на голове. Никто не говорил, что это — граф Шлавино. Но покупали ее обычно впридачу к двум первым.
И если уж продолжать тему, то на ярмарках бродячие артисты стали разыгрывать новое представление. Полное фантазии. Очень любопытное.
Но рассказывать о нем сейчас не будем. Потому что все это было потом, потом — неделями позже. А в тот день, после своих собственных похорон, Эвелина вышла за монастырскую ограду и направилась — догадайтесь, куда? — прямиком в монастырь Святых Пигалиц.
— Но ведь… ведь вы не могли так быстро забыть меня! Ведь вот я, Эвелина! Стою перед вами — и совсем не умерла!
На подоконнике просторной матушкиной кельи цвела пышная фуксия. Сейчас ее розовые цветочки беспокойно колыхались от ветра — надвигался дождь.
Смерив Эвелину холодным взглядом, матушка Молотильник сложила руки на груди:
— В первый раз вижу тебя, девочка. Мою дорогую крошку я узнала бы хоть ночью во тьме, хоть во сне, хоть… хоть если бы ее вообще не существовало. — Моего милого птенчика, — прибавила она,
