Пока изливали душу, десница монахини рассеянно подкручивала ус, а глаза блуждали меж молящихся.
Молились, похоже, чистосердечно. Каялись честно. Некоторые вздыхали, кто-то даже плакал. Но самого главного… самого главного святая Матильда не видела.
— Матушка, а грех, что мне гомункулюс приснился? — Принцесса Розалия робко подняла голову.
— Сны — от Бога, — отмахнулась монахиня.
И снова с тревогой оглянулась, зарыскала глазами.
— А где ваш паж? Тот — с длинными ресницами?
— То не наш паж, а графа Шлавино, — не поднимая таз от молитвенника, пробубнила принцесса. — Граф увел его с собой.
Тут монахиня изменилась в лице: посерела, панически заоглядывалась по сторонам. А затем, подобрав подол, быстро-быстро стала пробираться меж кающимися к выходу.
— Молитесь, сестры, без меня. Я скоро…
— Ну что, мой паж, — говорил в это время граф Шлавино, отпирая последнюю, шестую дверь лаборатории. — Или как тебе больше нравится — «святая Эвелина»? Ты ведь жаждала попасть сюда. Радуйся: сейчас попадешь.
Глухо захлопнулась дверь лаборатории, пропустив девочку. Звякнули ключи, щелкнул замок.
…Оцепенело озираясь, разглядывала Эвелина утварь полутемной, освещаемой одним только факелом подземной комнаты. Пожалуй, тут было не так страшно, как предупреждал Вилли Швайн.
По стенам тянулись полки, а на полках чего только не было! В горшках лежали травы, на одном блюде громоздились куски желтой серы, покрытые пылью склянки тускло поблескивали синим, зеленым и багряным содержимым.
В темном углу стояла небольшая жаровня, вся покрытая сажей, рядом корзина с углем и клетка с кроликами.
На столе — пук фиолетовой травы, уже раз виденной Эвелиной. («Для сюрприза», — вспомнилось ей). Под столом, попискивая, резвились двое маленьких котят.
Нет, сколько девочка ни вглядывалась, ничего такого она не увидела. По-настоящему жуткой была лишь улыбка графа.
— Итак, — улыбался граф. В свете факела губы его казались синими, а глаза прозрачными. — Итак, ты не знаешь, где твой друг Безголовый.
— Нет, — развела девочка руками. Она действительно этого не знала.
— А жаль. Твой безголовый друг очень меня рассердил. Под видом служанки он проник в замок, соблазнил моего верного камергера, заставил его открыть в мое отсутствие лабораторию, похитил соглашательный порошок… Подозреваю, что в его планы входило также и похищение превращающих конфет. Но тут — ах, ах! — его постигла неудача: конфеты я захватил с собой. Я направлялся в одну деревушку, мне, видишь ли, понадобился новый сокол… гм… но не об этом речь. Что лаборатория открыта, я узнал, уже пройдя пол-версты по лесу.
— Но как же, — искренне удивилась Эвелина, — как же вы узнали?
— Хе, очень просто, — усмехнулся граф, и махнул в сторону котят: — Вот мои сторожа.
Эвелина взглянула на двух котят, уже успевших уснуть на коврике, но ничего не поняла.
— Видишь ли, я чую кошек за версту, — объяснил он. — Едва откроется последняя дверь лаборатории, как до меня доносится их дух — дух двух котят с белым пятнышком на лбу.
Так вот почему Бартоломеуса схватили! Едва Вилли отворил последнюю дверь лаборатории, граф, находившийся за версту от замка, тут же заспешил домой! И тут одна тревожная мысль заставила сжаться сердце Эвелины: Фауль!.. как далеко он находится отсюда — в версте… или ближе?
— Милашки, не правда ли? — говорил меж тем граф, склонившись к пушистым зверькам. — Это Мари, а это Иоханнес-дети мельника, «пропавшие» прошлой осенью.
Эвелина содрогнулась, а граф пожал плечами:
— Я думаю, мельник не в обиде, у него осталась еще целая куча детей.
Улыбаясь, он гладил котенка по загривку.
— Дети, веришь ли, удивительно падки на конфеты. Против сладкого сахарного шарика не устоял еще ни один. Ам! — и нету человечка. Кто превратился в гусенка, кто в цыпленка… А ты кем хочешь быть? — поднял он глаза на девочку.
Не ответив, Эвелина попятилась. А граф, сунувшись в темноту, выудил на свет коробочку.
Они лежали пестрой кучкой: желтые, голубые, розовые… — круглые и присыпанные сверху сахаром.
— Белая — лисенку, розовая — поросенку, синяя — орленку, красная — котенку. — Склонившись к девочке, граф сладко улыбался. — Не хочешь ли попробовать?
— Не-ет… — отодвинулась еще дальше Эвелина.
— Как, неужели тебе не хочется быть гусенком? Или таким вот хорошеньким котенком? Ну? Выбирай смелее!
— Я… н-не хочу быть котенком.
Граф выпрямился. Улыбка исчезла с его лица, рот сжался в прямую линию.
— Что ж, в таком случае я сам решу, во что тебя превратить. Но не надейся, что ты будешь котенком. Гм… Так и сделаю: у тебя будет восемь лап, голова без туловища и волосатые щупальца.
Граф расхохотался, а Эвелина в ужасе вжалась в стену.
— Восемь лап, а? Волосатые щупальца, а? — восторгался граф своей выдумке.
Потом принялся рыться в коробочке:
— Где же эта конфета… где же… где же…
Долго искал, не нашел. Грустно опустив голову, вздохнул:
— Досада, а? Паучьи все кончились.
Испытующе посмотрел на девочку:
— Может, улиткой станешь? Или морским омаром?
Кисло сморщившись, отмахнулся:
— Не-ет, не так смешно. Что ж, — вздохнул, поднимаясь, — надо сделать новые.
Встал, выдвинул кусок стены — оказалось, потайной шкафчик.
— Что у нас там для паучьих конфет требуется?..
Вынул толстую потрепанную тетрадку — залистал.
— Ага… пять живых пауков… ага… кинуть одного за другим в кипящий сахарный сироп… ага… варить до готовности… посыпать цимтом… Ну что ж, — оторвал граф сияющие глаза от тетрадки, — дело простое. Пойду наловлю пауков, а ты посиди пока… м-м… вот тут.
Граф повернулся — и Эвелина заметила в темном углу низенькую дверку. Дверка не была заперта, граф взялся за железное кольцо, толкнул…
Оказалось, что за стеной есть еще одна комната.
— Да, вот в этой комнатке ты и проведешь время до завтра. Веди себя тихо, не шуми, осваивайся. С завтрашнего утра будешь бегать по стенам, семенить волосатыми лапками.
Сняв со стены факел, граф нагнулся, переступил порог комнаты. Снова обернулся.
— Впрочем, если ты подумаешь… если хорошенько вспомнишь, где все-таки прячется твой друг Безголовый, укравший у меня весь соглашательный порошок… Тогда, пожалуй, я мог бы превратить тебя и не в паука, а… скажем, в хорошенького пушистого котенка. А? Подумай. Я назвал бы тебя Эви, ты пила бы из одной миски с Мари и Йоханнесом, сторожила бы лабораторию, ну и…
Граф улыбнулся до ушей:
— …ну и ловила бы мышей — большую опасность для твоего папочки.
— Моего… моего… — у Эвелины перехватило дыхание. — Вы сказали «моего отца»?
— Ну да: ведь он может случайно слететь на пол, разбиться, погибнуть…
— Мой отец?! Но каким образом?!
— Когда вылетит из склянки.
Граф занырнул в темноту соседней комнатки, поманил девочку к себе, а затем повел факелом
