романа. К несчастью, я только не знаю, где можно поместить ваши рассказы. Толстые журналы могут платить вам достаточно, чтобы вы могли прожить на это, но они равнодушны к рассказам, полным старых дев, котов и секса. Вот.
Он подал Эллисон рукописи, которые являлись лучшими рассказами Эллисон.
— Мы будем работать над этим, — сказал он.
Через две недели Эллисон относилась к Бредли не иначе как к гению. Через два месяца он продал два ее рассказа, и она начала думать о написании романа.
— У тебя полно времени, — говорил он ей. — Ты так молода. Но, коль скоро ты начала зарабатывать приличные деньги в журналах, возможно, тебе никогда не захочется писать книгу. Приступай, если хочешь, посмотрим, что у тебя получится.
— Да, Бред, — сказала Эллисон. Если бы он сказал ей, что для нее было бы хорошо сунуть руку в пропеллер, она бы сделала это. — Да, Бред.
Они обедали в одном из хороших ресторанов в Ист-Сайде, где Бред был завсегдатаем.
— Мне не нужно выезжать из города, чтобы встретить персонажи испорченных типов, — сказал он. — Я встречаю достаточное количество подобных типов на так называемых литературных чаепитиях.
После этого Эллисон начала сторониться деревенских жителей, но еще гораздо раньше Бредли начал осознавать, какое огромное влияние он имеет над своей молодой клиенткой.
— Думай сама, — говорил он ей. — У нас не отношения Трилби — Свенгали, не заблуждайся на этот счет.
Но Эллисон привыкла к зависимости. Она звонила и советовалась с ним по тысяче разных проблем, которые легко могла решить сама.
— Не надо думать, что я твой отец, — предупреждал ее Бредли.
Эллисон так и не думала. Он был для нее Бог.
Потом Бред начал знакомить ее с разными молодыми людьми. Самым интересным из них был высокий молодой человек но имени Дэвид Нойс, который писал, как она говорила, «романы общественного значения».
— Хотел бы я, чтобы Эллисон смотрела на меня, как она все время смотрит на Бреда Холмса, — говорил он Стив Вэлейс. — Я даже смущаюсь, когда вижу, как она на него смотрит. Столько любви и преклонения. Я бы не выдержал. Интересно, как ему это удается?
Эллисон нравился Дэвид. Он открыл для нее целое королевство новых мыслей и идей, он помогал ей, когда она начала писать роман. Она рассказала ему легенду замка Сэмюэля Пейтона, и он внимательно ее выслушал.
— Звучит неплохо, — сказал Дэвид. — Конечно, будет трудновато. Тебе придется вкалывать, как черт, чтобы сделать из Сэмюэля симпатичный персонаж. Если ты сглупишь, он окажется негодяем.
— Бред считает — это замечательная история, — сказала Эллисон. — Он говорит, это будет настоящий бестселлер.
— Смеллер, — поправил Дэвид.
— Ну, не каждому дано быть гениальным мальчиком.
Дэвиду было двадцать пять, и после публикации его первого романа он был признан критиками как новое яркое дарование. Он хотел изменить мир, и ему трудно было понять таких людей, как Эллисон, которые писали либо для денег, либо для славы. Дэвид видел мир без войн, нищеты, преступлений и тюрем и постоянно пытался заставить других видеть это же. Бредли Холмс называл Дэвида — «молодой человек с предназначением», и, конечно, Эллисон тоже так его воспринимала.
— Сам он предназначенный, — сказал Дэвид, когда Эллисон передала ему слова импресарио. — Он как Нью-Йорк. Блестящий и предназначенный для гонки за деньгами. У Бреда и Нью-Йорка много общего, у них один критерий — доллар.
— Какие ужасные вещи ты говоришь! — воскликнула Эллисон, чуть не в слезах от злости. — Бред милый и самый мягкий человек из всех, кого я встречала.
— Бред чертовски хороший импресарио, — сказал Дэвид. — А я редко видел, если вообще когда-либо видел, деньги и мягкость, разгуливающие рука об руку.
— Иногда, — раздраженно сказала Эллисон, — а точнее всегда, ты меня утомляешь. Бред — мой единственный и лучший друг.
— О? — саркастически спросил Дэвис. — А как же тот парень, Росси, о котором ты мне рассказывала? Тот, который встал на твою сторону, когда пострадала твоя подруга Кэти? Он тебе не друг? Когда он встал рядом с тобой, он рисковал своей работой и с трудом заработанным положением, которое приобрел в этом змеином гнезде, которое ты называешь Пейтон-Плейс. Как же насчет Росси? Мне показалось — это он твой лучший друг.
— А, он, — Эллисон передернула плечами. — Он — другое дело. Это муж моей мамы.
— Иногда, — медленно сказал Дэвид, — мне кажется, для того, чтобы убедиться в том, что у тебя есть душа, ее следует положить под микроскоп.
— Дэвид, давай не будем ругаться. Хотя бы один вечер. Давай будем просто друзьями.
Дэвид молча смотрел на нее некоторое время.
— Я не хочу быть твоим чертовым другом, — сказал он.
— Ну и кем же ты тогда хочешь быть? — спросила Эллисон.
— Твоим любовником, — сболтнул Дэвид. — Но у меня нет набора клише, чтобы сообщить тебе об этом.
Они сидели в ресторане в Гринвич-Вилледж. Стол был накрыт красной клетчатой скатертью, на его краю догорала вставленная в пустую бутылку свеча. Дэвид придвинулся к Эллисон и дотронулся до ее волос.
— Единственная красивая вещь, которую я могу сказать, когда смотрю на тебя, это то, что у тебя замечательные волосы.
— Спасибо, — ответила Эллисон, разглядывая собственные руки. Она не была готова услышать от Дэвида сказанный тихим голосом комплимент. — Нам лучше поторопиться. Я никогда раньше не видела балет и не хочу опаздывать.
Они смотрели «Сильфиду», Эллисон вспоминала Пейтон-Плейс, и сырой апрель заглядывал в окно. Ее немного знобило, и Дэвид взял ее за руку. После этого вечера Дэвид стал ближе Эллисон, но все равно, думая о любви, она всегда думала о Бредли Холмсе.
— Эллисон! — это Констанс звала ее с лестницы.
— Да, мама?
— Майк пришел домой. Спускайся и выпей вместе с нами.
— Спасибо, сейчас иду.
Она умыла распухшее от слез лицо и расчесала волосы. «Дэвид, — думала она, — Дэвид был бы нежен со мной».
Несколькими днями позже, в первую неделю сентября, вечером, Эллисон сидела на террасе, выходящей на задний двор, с Констанс и Майком. Эллисон наблюдала за мотыльком, который пытался пробиться через сетку на террасу, и вполуха слушала Констанс, которая говорила о Теде Картере.
— Не думаю, что он когда-нибудь вообще любил Селену, — сказала Констанс.
— Я не согласен, — сказал Майк, вытягивая свои длинные ноги. — Это правда, что любовь бывает разной глубины, но, глубокая или мелкая, это все равно любовь. — Он предусмотрительно не глядел на Эллисон. — Даже если мужчина не делает ничего и только спит с женщиной, он все равно таким образом выражает любовь — своего рода.
Констанс усмехнулась.
— Сейчас ты начнешь говорить, что мужчина выражает любовь, отправляясь в публичный дом.
— Мама! Ради Бога! — сказала Эллисон.
— Поговори с Майком, — сказала Констанс, выуживая кусочек апельсина со дна бокала. — Это он научил меня называть пики пиками. И все равно я не вижу, какое это имеет отношение к Теду и Селене. Он держал ее рядом с собой столько лет, изображал, что хочет жениться на ней, и вот что случилось, стоило ей
