выяснить.
Начальное образование было продолжительностью в три года: чтение и письмо, арифметика и основы государственного устройства. Ну и, естественно, закон божий. Оно не было обязательным — из-под палки никого учить не собирались. Но для «лиц подлого звания» это была первая ступенька в карьере и возможность «выбиться в люди». Плата была, но весьма символическая. За совсем неимущих платила городская или сельская община, за сирот госслужащих, в том числе и военных, — казна.
Дальше экзамены и продолжение обучения, для тех, кто пожелает. Как происходила оплата и каковы критерии отбора, отец Фергюс не знал. Для него и так было в диковину, что практически любой простолюдин может выучиться в школе, а затем, в институте. Если переиначить местные названия на русский язык.
Между прочим, во Франции институт тоже называется школой, только высшей.
Тогда все роверцы — французы.
Ха, очень остроумно.
Кстати, и дворян никто учиться не заставлял.
Ну о Митрофанушках («Не хочу учиться — хочу жениться») разговор особый. Такие индивиды среди отпрысков власть имущих попадались везде и во все времена.
Те из дворян, кто службы не искал, могли пребывать хоть до конца жизни либо в своём имении, либо при дворе. Опять же, если позволяли средства. Вот только «по праву рождения» никаких должностей, тем более наследственных, такому кренделю не полагалось.
При этих словах священник сразу помрачнел, и только после осторожных расспросов мне удалось из него вытянуть, что в нашем Леворе всё совсем не так. Большинство постов были наследственными, пусть только номинально. Так разговор плавно перетёк на повествование о нашем королевстве и патер, к тому времени изрядно принявший на грудь, уже без обиняков расчихвостил всю нашу систему правления со всеми благородными ничтожествами впридачу. Не знаю, как бы далеко ушёл он в своём диссидентстве, если бы вовремя не опомнился, что разговаривает с нэдиной, пусть ещё и маленькой, мать которой к тому же ещё и лаэра. Тут в мозгах у Фергюса, очевидно, немного прояснилось, и он запоздало понял, что явно сболтнул много чего лишнего. Поэтому неуклюже попытался пойти на попятную.
— Я это… Ик… совсем не хотел… Ик… Я вашего батюшку… Ик… и вашу матушку… Ик-ик.
Внутренне сочувствуя бедолаге, я щедро плеснула в стакан вина и подала. Сама то я не пила — маленькая ышшо. Но, боже мой, как же захотелось… Это всё ты!
А я то тут причём?
Признавайся! Любил же вот так с Толяном запрокинуть стакашек-другой, да и пройтись по нашему Абрамычу и по всем вышестоящим, костеря их какие они козлы, му… чудаки и прочее.
И щас бы с этим местным Савонароллом…
Савонароллой.
Не важно… не отказался б, в общем.
Меж тем, Фергюс заглотил «губастую стаканищщу» одним махом и уставился на меня. А я молча смотрела на него. И что мне было говорить? Что я всецело одобряю его справедливую критику существующих порядков? Из уст маленькой девочки это звучало бы, по меньшей мере, странно. Да и опасно говорить такое. Отечески пожурить зарвавшегося священника? Тоже глупо. Пригрозить ему? Мне это надо? Только-только, можно сказать, наладился контакт с очень нужным, просто-таки смертельно необходимым человеком. И такой обломидзе!
Вот так мы и сидели пару минут, уставившись друг на друга.
А как всё хорошо начиналось, а тут, будто чёрт дёрнул его за язык. Вроде никто не слышал, а там кто его знает. Порой, даже стены имеют уши.
Не знаю, чем бы всё кончились эти «гляделки», если бы нам бессовестно не помешали.
Да не помешали, а буквально спасли.
Нет, сначала помешали, а потом спасли.
Ну ладно, пусть будет так.
В роли спасательного круга оказалась Фида. Мне так и не суждено было узнать, слышала ли она крамольные разглагольствования подвыпившего священника или нет, но к нам она подошла уже, шипя и раздувая ноздри, как огнедышащий дракон.
Только что огнём не плевалась.
Да, от этой участи нас Создатель миловал.
— Что это вы тут делаете? — буквально прорычала наставница.
— Занимаемся, — чуть ли не в унисон ответили мы, глядя на Фиду широко распахнутыми голубыми глазами.
Я не сказала? Когда у меня на душе легко и весело, они у меня тоже голубые, как и у Фергюса. Вот только сейчас они льдисто-серые от горя и страданий.
И ещё от государственных забот, что тоже не радует.
Но об этом позже.
— И чем это вы занимаетесь?
— Учим уроки, — невинно захлопала я глазками.
— Уроки, значи-ит. А это что? — не сдавалась Фида, указав на стоящие рядом на чурбаке пустую миску от полностью уничтоженного жертвенного цыплёнка и опустевший кувшин с вином.
— Ик… Жертва, — героически произнёс отец Фергюс.
Наставница глубоко вздохнула, из ноздрей вырвался пар.
— Я хочу знать. КТО. ЕЁ. СЪЕЛ!
— Она, — честно ответили мы с патером, почти синхронно указав лоснящимися от жира пальцами на Мюсси. Свернувшись калачиком, вилья безмятежно дрыхла на солнышке, ни сном ни духом не ведая, какая гроза собирается над её головой.
— Что?! — глаза Фиды вылезли из орбит.
Было такое впечатление, будто раньше так вдохновенно и самозабвенно ей никогда не врали.
Скорее — нахально и беспардонно.
Будто услышав, что о ней говорят, Мюсси дёрнула ушами и открыла глаза, воззрившись на нас из-за внушительной горки костей, сваленных ей на тарелку. Ну не на землю же нам их кидать.
Конечно можно было предположить, что местная ласка смогла одолеть это море жратвы. И даже не за неделю, а суток за двое-трое. Но вот предположить, чтобы она и кости аккуратно сложила обратно в тарелку, надо обладать очень богатым воображением.
Например, таким, как у вас с Фергюсом.
Точно. Почувствовав на себе сразу три не слишком дружественных взгляда, вилья взмахнула пушистым хвостом и стремительно скрылась с глаз долой. А мы остались один на один…
Тогда уж двое на одну…
…с Фидой. Та попыхтела, как паровоз, но что ей было делать. Следствие зашло в тупик. Два потенциальных виновных ушли в полную несознанку, а единственный свидетель обвинения, подняв хвост трубой, сбежал куда глаза глядят. Правда наставница попытала сжечь нас взглядом, но до человека-икс ей было далеко.
— Нэдина, — чуть отдышавшись, произнесла моя воспитательница, — как я вижу, у своего наставника вы многому научились. Особенно сегодня. Поэтому соблаговолите пройти на ужин, — последняя фраза уже не сочились патокой с изрядной долей яда, как предыдущие, а были сказаны строгим тоном, не предвещавшим ничего хорошего.
— Яволь майн фюрер, — чуть было не брякнула я, и не смогла остановиться.
— Слушаюсь, — вытянулась я «в струнку», как стражник, стукнув себя кулаком правой руки в грудь, одновременно сжимая в согнутой в локте левой миску из-под цыплёнка вместо шлема.
Похоже Фида уже устала злиться, а потому лишь пригладила мои волосы, да легонько подтолкнула в спину по направлению к башне.
— Ух-ух-ух-ух, — послышался за спиной приглушённый смех отца Фергюса.
Как это не покажется странным, но в этот вечер никаким репрессиям я не подверглась.
То ли Фида неожиданно подобрела, то ли решила не тратить нервы попусту, а сразу сдать меня на
