Стоявший на их пути гвардеец успел ткнуть вринном среднего тачпана, но сам рухнул на землю, придавленный навалившейся на него тушей. Оставшийся в одиночестве молодой парень из язычников замахнулся на оставшегося сайгака топором, но всадник поднял скакуна на дыбы. Юноше поневоле пришлось отпрянуть, чтобы уберечься от острых копыт, открывая тем самым проход, куда за ним собрались кинуться два спешенных табира.
Пареньку бы точно хана, но я, отбив направленные в спину удары, и сразив обоих нападавших, оттолкнувшись от дышла, уже соскочила на землю. Взмах волшебных клинков и сражённые в спину пешие кочевники валятся в снег. Вслед за ними приходит очередь всадника. Вся схватка не заняла и минуты.
Оборачиваюсь. Проклятье! Двое табиров, спешившись, повисают на нарге. Хотят заставить его дать задний ход. Животное упирается и ревёт. А в это время ещё два гада, вскинув луки, целятся в меня чуть ли не в упор. 'Тью-ю!' – почти одновременно пропели стрелы. 'Бдзынь!' – отбили их лезвия кинжалов. Нечеловеческая реакция? А кто сказал, что я человек? 'Действующая' – это гораздо больше. Ни одна стрела не опередит полёт мысли!
Пока враги замешкались, вылупив глаза и раззявив варежку, срубила им луки, чтоб не шалили. Одному, по-моему, вместе с пальцем. Потом пришла очередь тех, что тянули нарга. Кисти умерших ещё цеплялись за сбрую, а я потянула животину на себя, окончательно закупоривая проход, а потом несколькими ударами срезала всю упряжь. Если выберемся из этой заварухи, крестьяне своё добро восстановят.
Поймала взгляд уставившегося на меня старого кочевника. Те, что помоложе – отпрянули, а этот остался. Повесила на уровне плеча клинок Тьмы и слегка ткнула им в сторону старика – дескать, ты следующий.
– Шаярхаар! – возопил тот.
– Шаярхаар! Шаярхаар! – подхватили другие, заворачивая тачпанов.
Ёпэрэсэтэ! А где же эти самые колдуны? Вроде Ворхем сказал, что их должно быть двое. Я быстро развернулась, невольно наступив на что-то мягкое. Послышался стон. О! Гвардеец ещё жив.
– Вытащи его! – приказала парню с топором.
– Нирта, мне одному не справиться!
Проклятье! Всё приходится делать самой. Ухватила раненого подмышки и дёрнула. Сначала вроде подался, потом снова застрял.
– Тащи, мать твою! – рявкнула на юного олуха.
Выдернула рогатину и приподняла тушу, как рычагом. Готово!
– Тащи к колесу! – указала на стоявшую рядом телегу.
Парень отволок раненого куда сказано, может быть, именно это и спасло бедолаге жизнь, а то его точно бы затоптали.
Где же шаманы?
– Нирта, а его? – юноша указал на охотника.
Из огромной раны мертвеца сочились кровавые ошмётки мозга.
– Ему уже не помочь!
Неужели парень этого не понимает? Застыл, как соляной столб. Наконец до него дошёл смысл сказанного. Юноша бухнулся на колени, обнимая мёртвого, пачкаясь в его крови, совершенно не замечая этого, и зарыдал:
– Батя! Батя!
Вон оно как!
Я оглянулась вокруг. В сумятице боя ничего нельзя было разобрать. Ещё нарг этот! Стоял поперёк дороги, загораживая обзор, и трубно ревел. Заорёшь тут, когда в шее торчит стрела.
Попыталась его обойти, чтобы раненая животина не пнула меня копытом.
– Тихо, мой хороший. Тихо!
Животное дёрнулось. Норовистый самец попался. Перехватила его 'рукой' за кольцо в носу и обломила древко. Наконечник глубоко засел, так просто не выдернуть.
– Терпи, бедняга. Уцелеешь – вытащим.
Только после бросила взгляд на поле боя.
Мать честна?я! Вот оно – живое воплощение поэмы Лермонтова 'Бородино'! 'Смешались в кучу кони, люди'. Пусть вместо лошадей были нарги и тачпаны, но что это меняло!
Табиры наседали со всех сторон, нашим приходилось туго. Если по фронту повозки удалось выставить в какое-то подобие не слишком ломаной линии, то сзади они были разбросаны как ни попадя. Где наргов успели выпрячь, где нет. То тут, то там валялись их мёртвые тела. Кочевники ломились в проходы между телег, наши оборонялись. Никакого строя не было, всё сражение распалось на множество мелких схваток. Особенно запомнилась Вара – наша северная валькирия, которая, стоя на телеге с высокими бортами, рубилась разом с тремя противниками.
– Нирта, а мне что делать? – донеслось сзади.
Парень стоял весь перемазанный кровью, сжимая в руках отцовское копьё. В его глазах была решимость.
– Будешь здесь! Сунь древко вринна между спиц! Брось камни под колёса! Не дай врагам растащить телеги!
Сзади послышался крик. Мгновенно обернулась. Что за…
Вон там, на четвёртой… да, четвёртой… от меня повозке только что стоял Влэх ещё с парой воинов. Теперь на этом месте никого не было. Миг и соседнего воза двое его защитников через борт полетели кувырком вперёд. Потом так же со следующего. В последний момент догадалась перескочить на магическое зрение. Яркие краски померкли, но я успела заметить сорвавшие воинов щупальца.
Вот же они, шаярхаары – два старика! Тёмные бичи опять взметнулись в воздух, чтобы обрушиться на новую жертву. А вот хрен вам! Оттолкнулась от земли, прыжок – я на телеге. Быстро перебираю ногами: настил, затем – борт. Взлетаю в воздух. Шаман заметил меня – жгуты Тьмы летят навстречу. Срезаю их клинками. Обрушиваюсь всей массой на тачпана и его всадника. Шаярхаар, выставив перед собой ычвохр, хочет защититься. Магические жгуты мгновенно охватывают шею, запястья, туловище. Дыхание перехватывает, в глазах разноцветные круги, я чувствую, как трещат мои кости. Поздно!
Выпушенные из рук кинжалы несутся дальше. Светлый вонзается врагу в левый глаз, тёмный втыкается в шею. Магические 'змеи' пытаются обвить их рукояти, но 'руки' дожимают смертоносные лезвия. Мы барахтаемся на земле. Враг бьётся в агонии, из его открытого в немом крике рта хлещет кровь. Холодный снег обжигает щёку. Это немного проясняет мозги. Почему не спадают путы, ведь шаман мёртв. Выдёргиваю кинжал из его шеи, кромсаю жгуты, крошу в щепы ненавистный жезл.
Как же он сладок, долгожданный глоток воздуха! Аж голова закружилась!
Собираю в кучу руки-ноги, пошатываясь, силюсь подняться с колен. Торчащий в ране светлый клинок допивает внутреннюю сущность шаярхаара. Последние тёмно-коричневые струйки 'души' вьются по его снежно-белому лезвию… Стоп! Тёмно-коричневые? Нет, скорее – бурые, а почему не чёрные? Выходит, степные колтуны к Хаосу отношения не имеют? Эта мысль так меня поразила, что на миг я совершенно выпала из окружающего пространства.
И чуть за это не поплатилась, когда поняла, что лечу. Шею сдавила петля, так, что позвонки захрустели. Казалось, ещё немного и голова оторвётся. Не-е, ну, нихрена! Взялись меня давить и плющить, что я им тюбик с зубной пастой что ли?! Взметнувшийся над головой клинок Тьмы срубил удавку. Я со всего маху полетела в снег, прямо под копыта тачпана моего мучителя. Ах, ты гад!
Несколько плетей попытались обвить меня снова, но я их изрубила в клочья, попутно успев 'укоротить' передние ноги скакуна. Сайгак упал на колени, жалобно заскулив, как побитая собачонка. По- моему в его глазах стояли слёзы. Но мне некогда было жалеть несчастную животину, я кинулась на её хозяина, коля и кромсая его кинжалами. Мы, все трое рухнули в уже успевший окраситься кровью снег.
Не помню, сколько нанесла ударов. Не считала. Не успела довершить начатое, как сильный толчок в спину вздёрнул меня в воздух. Отмахнулась светлым клинком и, упав на колени, шмыгнула под телегу. Копьё табира бабахнуло в борт повозки над моей головой. Я тут же выбросила вперёд тёмный кинжал, ткнув злодея в бок. Выронив оружие, тот закачался в седле, и вот уже тачпан волочит по земле запутавшееся в стременах его хладное тело.
