На Асю эта книжечка произвела огромное впечатление. Наверное, что-то в ней было созвучно ее тогдашнему состоянию. Вся она пронизана пронзительной грустью, духом странничества и сиротливой покинутостью человека в этом мире, и, в то же время, глубоким состраданием ко всему живому и тонким умением автора подмечать красоту в самых простых вещах. (Написал эти строчки и усмехнулся. Да, такие строчки вряд ли мог написать Максим Каммерер-начальник отдела Комкона-2 образца 99 года прошлого века. Слишком толстокож он был тогда, слишком медноголов. Такие строчки мог написать только Максим Каммерер тридцать лет спустя. Время меняется, мы меняемся. Никто и ничто в этом мире не остается тем же самым. Долгие годы душевных мук смягчили мое сердце. Я начал тоньше и глубже чувствовать и любить красоту и поэзию жизни. И надо сказать, что Ася сыграла в этом немаловажную роль).
Так вот, эта книжечка произвела в душе Аси некий переворот. Неожиданно она увлеклась японской философией, культурой, каллиграфией и поэзией и, что самое удивительное, стрельбой из лука. Она стала потихоньку выходить из своего отчаянного состояния. Прожила довольно долго в Японии, обучаясь у местных мастеров. Она говорила, что каллиграфия, стрельба из лука и философия дзен помогают ей обрести душевное равновесие. Я всячески приветствовал эти ее увлечения и мы, встречаясь, вместе упражнялись в искусстве лучников. Надо сказать, что стрелять из лука она наловчилась неподражаемо. Практически все ее стрелы ложились точно в цель. Я ни разу не сумел даже приблизиться к ее результату. Я пытался понять, как ей это удается? А она смеялась и повторяла слова одного древнего японского мудреца: «Спускай стрелу в тот момент, когда почувствуешь, что ты и цель — это одно целое, что цель — это часть тебя, как твоя рука или нога. Тогда просто невозможно промахнуться». Она же приобщила меня к тонкостям искусства написания иероглифов, к японской литературе и поэзии, я научился понимать и ценить хайку. Догадываюсь, что нам обоим это помогало не вспоминать прошлое. Мы не говорили о Тойво. Это было запретной темой. Слишком больно это было для нас обоих.
И вот теперь забрезжила Надежда и для нее.
И, сажая глайдер на посадочную площадку Тополя-11, бывший когда-то материалист до мозга костей, Максим Каммерер вдруг взмолился неведомому Богу: «Господи, пусть у нее в ментограмме будет этот треклятый «т-зубец»!
15 мая 228 года
Вечер
Максиму Каммереру от
Бернара и Мари Клермон,
Группа «Людены».
Дорогой Максим,
Анастасия Глумова (Стасова) сегодня прошла глубокое ментоскопирование в ИМИ.
Мы обнаружили «т-зубец» в ее ментограмме!!! Для нас всех это сюрприз и большая радость.
Привет вам обоим от Ростислава и Аико.
Когда я прочитал это сообщение, «возликовала душа моя» и с сердца моего спало еще одно тяжкое бремя. Наверное, есть все же Бог на свете, что бы там не твердил упрямо наш материалистический век. Меня переполняла радость за Асю. Я начал набирать ее номер, но вызов видеофона опередил меня. На экране показалось ее счастливое лицо. Хотя глаза у нее были припухшие. Наверное, плакала от радости, бедная моя…
— Максим, у меня в ментограмме обнаружили «т-зубец»!
— Да, Асенька, я уже знаю, мне только что сообщили, я сам собирался тебе звонить…
— Максим, но это значит…
— Да, да, Асенька, есть надежда, что мы сможем с ним встретиться. Правда, пока мы не знаем, как инициировать «третью импульсную». Но мы обязательно это узнаем… Ты слышишь меня?!
Я смотрел на ее лицо, по которому снова градом катились слезы, и у меня самого ком подкатил к горлу и защипало глаза и все мое бывшее прогрессорство и натренированное хладнокровие не могло уже тут ничем помочь.
— Максим, — сказала она, — помнишь?..
— Да… — сказал я и прокашлялся, прочищая ком в горле.
№ 05 «Кельтский крест»
В двенадцать тридцать по планетарному времени на пульте аварийной службы заповедника «Тысяча Болот» сработала сигнализация. Дежурный сдернул ноги с журнального столика — свежие номера «Человека Космического» пестрым водопадом обрушились на пол, — подскочил к пульту. Бездушные приборы бодро известили сонного аварийщика, что тревога не ложная. В районе Драконовой поймы совершил вынужденную посадку глайдер типа «Кондор», автоматика которого не преминула возвестить об этом на весь честной эфир.
Шепотом проклиная всю автоматику на свете, дежурный нажал на тревожную кнопку. В коттеджах аварийщиков включилась система побудки. Дежурный хорошо знал, что это такое. Он невольно поежился, вспоминая вкрадчиво-беспощадную панику, которую рождает в подсознании спящего аварийщика эта система.
«Уйду, — в который раз подумал дежурный. — Не моё это…»
Он не успел додумать уже вполне привычную мысль, как вдруг входная дверь бесшумно скользнула в сторону, и в расположении центрального аварийного поста появился сам глава АС планеты Яйла Герман Рашке. При виде начальства сонливость мигом слетела с дежурного. Он вытянулся в струнку, доложил:
— Дежурный Панкратов! Три минуты назад получено сообщение о вынужденной посадке в Драконовой пойме. Поднял по тревоге аварийную группу.
Рашке окинул орлиным взором пульт и проговорил:
— Все верно, Панкратов… Продолжайте дежурство!
— Есть!
В присутствии командира дежурный не рискнул вернуться в уютное кресло рядом с журнальным столиком, а опустился на жесткий вертлявый табурет у пульта.
— И, кстати, попытайтесь все-таки выйти на связь с… потерпевшим, — негромко добавил глава АС.
Кляня себя за нерасторопность, Панкратов немедля вцепился в кремальеры настройки. Он почти сразу нащупал частоту, на которой автомат «Кондора» подавал свои позывные. Одним касанием к сенсорной панели подключился в динамику оповещения на борту глайдера.
— Внимание! — преувеличенно громко заговорил Панкратов. — Говорит дежурный центрального поста аварийной службы. Сообщите, требуется ли вам медицинская помощь?
В динамиках затрещало, как будто пассажир глайдера пользовался допотопной радиосвязью, и звучный баритон произнес:
