Через неделю Карлен пожалел об этом еще больше. Парни, с которыми он в тот вечер ходил в казино, рассказали, что хозяева 'Трефового туза' отыскали их и задали очень много неприятных вопросов, показывая при этом кучу фотографий и допытываясь: это кто? А это кто? Пришлось, мол, и тебя засветить, как американского гражданина, иначе они хотели и с тобой потолковать.
Анализируя неожиданное сообщение, Татлян вдруг понял, что вышел на нужный ему след, однако он не знал, как подступиться к делу. В ту же ночь Карлен самолично поехал в 'Трефовый туз', но здесь его ждало разочарование: объявление, что казино разорилось. Едва замаячивший след так же внезапно и оборвался...
Но верно гласит русская пословица: на ловца и зверь бежит. Спустя несколько дней после неудачной поездки в разорившееся казино Ашот с друзьями отправились обмывать какую-то фартовую сделку в ресторан 'Пекин' и в последний момент захватили с собой Карлена. Каково же было удивление Татляна, когда он увидел невдалеке, через проход, большую компанию — судя по богатству стола и роскошным букетам, там отмечали какое-то важное торжество, — и среди них того парня, что играл в 'Трефовом тузе'. На этот раз Татлян своего не упустил: танцуя рядом, услышал, что незнакомца зовут Слава. Обращались к нему и по-иному — Картье, но это, видимо, была его кличка. Запомнил Карлен и гостей, так, на всякий случай. Воспользовавшись удобным моментом, он сумел сфотографировать этого самого Картье, а в конце вечера, задержавшись, и номер его машины. Более того, одной размалеванной девице из этой компании он сумел в танце вручить свою визитку: девушка могла подробнее рассказать о виновнике торжества, а если понадобится, то, наверное, и познакомить с ним. Как и именинник, Карлен покидал в тот вечер китайский ресторан в хорошем настроении.
Глава 6. Из люберецких подвалов
Герман Кольцов, приглашенный с женой на день рождения Неделина, своего бывшего кореша по спецназу, в тот августовский вечер был в районе площади Маяковского и помнил, что Славка гуляет с друзьями в китайском ресторане гостиницы 'Пекин'. Он даже заглянул там же, на Тверской, в обновленный ресторан 'Якорь', куда еще до армии забегал с друзьями пропустить по рюмочке, когда выбирались с заводской окраины в центр продефилировать по улице Горького, которую они называли в ту пору, по моде шестидесятых годов, Бродвеем. Нет, он не имел никаких претензий к Неделину, просто считал, что пути их разошлись навсегда и нечего ворошить прошлое. Что армейская дружба? Она вынужденная, как любил выражаться по всякому поводу сам же Славка — это просто стечение обстоятельств. Да, они были земляками, парнями столичными, да, их мордовали поначалу 'бандеровцы', да, их кровати стояли целых два года рядом, они делились последним, но все это, как ни крути, — лишь стечение обстоятельств. Прагматик Герман понимал, что жизнь разведет его с Неделиным в разные стороны, на этот счет он не обольщался. Уже тогда он задумывался, что может связывать их в Москве — его, не одолевшего школу дальше восьмого класса, выгнанного даже из ПТУ за хронические прогулы и неуспеваемость, слесаря первого разряда завода 'Серп и молот', которого и к станку-то не подпускали, лишь гоняли мастеровые — подай-принеси. Он, конечно, такие детали своей жизни Славке не расписывал, больше рассказывал про каратэ, кунг-фу, джиу- джитсу и другие восточные единоборства, к которым действительно проявлял интерес. Все свободное время он проводил в спортзалах и дискотеках, где нахватался и про 'Пинк Флойд', и про 'Лед Зеппелин' с 'Роллинг Стоунс', и, конечно, про Майкла Джексона, как комета ворвавшегося в наши дансинги. Зато Кольцов рано стал задумываться о своем социальном положении. Оно его ну никак не устраивало, он стыдился, да что там стыдился — презирал свое унизительное житье-бытье.
Обитали они в Люберцах, в заводском районе. Двухкомнатная квартира была типичной малогабариткой, с низкими потолками, где ванная комната совмещалась с санузлом. Одним словом — пресловутая хрущоба. Мать с отцом работали в термическом цеху, где при высоких температурах закаливали особо важные детали для оборонки и космоса. Цех вредный, оттуда на пенсию уходили на пять лет раньше положенного срока, да и путевками в черноморские санатории рабочих обеспечивали ежегодно. Хрущобу эту предки получили на заводе одними из первых, еще в 1958 году. То-то было радости! — рассказывали его родители-трудяги. Как им завидовали соседи, товарищи по работе, родня! Наверное, радость отца и матери можно было понять, ведь раньше они занимали в бараке одну комнату на две семьи.
У Германа была сестра, на шесть лет его старше; когда он учился в шестом классе, она вышла замуж за какого-то парня с того же оборонного завода. Жених жил от них неподалеку, тоже в хрущобе, с матерью, но ему, как передовику производства, вроде бы обещали новоселье, кажется, свадьба в основном из-за этого и состоялась. Но семейная жизнь у сестры не заладилась: кузнец скоро запил, из очереди на квартиру его, естественно, вышибли, в общем, через два года сестра Лиза вернулась обратно к родителям с двойней: Машей и Дашей. Сестра заняла комнату, которую Герман уже считал своей, и тогда еще детским умом он понял, что потерял свой угол. Все возвращалось для Кольцовых на круги своя: опять одна квартира на две семьи. Теперь он спал в ванной комнате рядом с унитазом — даже раскладушку поставить было негде. Матрац кидали в ванну, и располагался он там, поджав ноги, — в малогабаритке и ванна была маленькой. Поскольку кроме него в квартире обитало еще пять человек, а туалет стоял почти впритык с ванной, то его 'спальню' срочно занавесили какой-то шторой из веселенького ситчика. Иногда он, в порыве самоуничижения, говорил в сердцах: я вырос в туалете.
Именно в ту пору, когда вернулась сестра с племянницами, он резко сдал в учебе, а ведь был почти отличником, любимцем учителя физики и математики. Он и в ПТУ, там же в Люберцах, пошел из-за того, что прельстился общежитием, где наконец-то заимел свою собственную кровать. Но его оттуда скоро выселили: не хватало места иногородним, а он, как москвич, вроде жил дома. Разумеется, гордость не позволила сказать, что он спит в туалете, хотя уже тогда вымахал под метр восемьдесят. Потому и здесь учился с трудом, натужно, больше пропадал в спортзалах. Придет днем и спит на борцовских матах: благодать, руки-ноги можно как хочешь раскинуть.
Те годы были порой становления 'люберов' — нового феномена советской действительности. Многие, с кем Герман Кольцов начинал качаться в люберецких подвалах, станут влиятельными и богатыми людьми. Это люберецкие, первыми, перестанут считаться и с воровскими традициями, и с самими ворами в законе. Это их деяния окрестят в преступном мире новым термином — беспредельщина. По организованности, дисциплине, жестокости их станут равнять с 'чехами'.
Нельзя сказать, чтобы Гера верховодил в люберецких подвалах, но и последним не был, не шестерил — это точно. Природа щедро одарила его и силой, и ловкостью, да и характера хватало: до армии, когда на танцах нужно было схлестнуться баш на баш, то есть один на один, ватага, с которой он обычно приходил на дискотеку, всегда доверяла поединок Кольцову. Гера никогда не подводил своих люберецких: дрался умело, жестоко — дни, проведенные в подвале-спортзале, не пропали зря.
Наверное, армия все же сыграла в судьбе Кольцова ключевую роль: его призвали на флот осенью 1986 года, когда Горбачев уже провозгласил свой знаменитый лозунг: 'Разрешено все, что не запрещено законом' — и дал зеленый свет кооперативам. Но Гера не успел всласть попользоваться плодами этой свободы. Только однажды, за неделю до сбора на призывном пункте военкомата, когда он уже ходил остриженный под нулевку, парень по кликухе Хавтан, лет на пять старше и имевший уже ходку в зону за хулиганство, сказал ему и еще трем дружкам, тоже остриженным наголо: свожу-ка я вас на прощанье, солдатушки, в один роскошный нэпмановский ресторан. Поначалу они очень удивились: Хавтан уже с полгода как нигде не работал и прежде щедростью не отличался. Но в 'Золотом петушке' их встретили неожиданно приветливо, накормили от пуза, да и пили сколько влезет. На прощанье сам хозяин ресторана вынес Хавтану два тяжеленных па-кета — из одного торчали засургученные головки за-морских напитков, тогда только-только хлынувших в страну, а в другом, судя по запахам, были опять же не селедка с дешевой колбасой. Хозяин вежливо так пожал на прощанье всем руки и, кивнув на пакеты, пояснил: а вдруг, мол, надумаете продолжить застолье. Короче, такого обхождения ни Гера, ни дружки его стриженые до сих пор нигде не встречали, и никто им, кажется, никогда не был так рад, как хозяин 'Золотого петушка', так, по крайней мере, показалось ребятам. Как только отошли подальше от ресторана, ребята сразу к Хавтану: он что тебе, брат родной, или в карты штук на сто залетел? А Хавтан, довольный произведенным эффектом,
