законченные работы — столь тверда и уверенна была рука Тоглара. Но как бы ни были удачны эти этюды, Фешин считал их только прелюдией к будущим картинам и потому не позволял разглядывать их Георгию- Эйнштейну, хотя тот искренне радовался его неожиданно проснувшемуся интересу, тяге к живописи. Наверное, в этом ощущалось родство их душ.
В один из таких дней, когда путешествие по старинным улочкам Москвы особенно затянулось, Тоглар наткнулся на уютную антикварную лавку, в которой рядом с кузнецовским фарфором, венецианским стеклом, позеленевшей бронзой, надраенным для продажи русским серебром продавались и картины. Несмотря на предобеденное время, народу в зале не было, хотя одного взгляда было достаточно, чтобы оценить, что хозяин лавки знал толк в своем деле и обладал несомненным вкусом. Антикварных лавок, как и частных галерей, в Москве развелось множество, многие нынче кинулись в прибыльный бизнес, верно определив, что столица — это бездонный колодец, откуда любителям старины черпать и черпать.
Хозяин лавки, сухонький старик неопределенного возраста, которому можно было дать и шестьдесят, и семьдесят лет, на минуту оторвался от толстого старинного фолианта в кожаном переплете. Глянув на высокого господина в заснеженной собольей шапке и не посчитав того за солидного клиента -посетитель, судя по всему, гулял пешком и без привычной ныне свиты или охраны, — старик вновь углубился в неспешное чтение вечного философского трактата. Осматривая застекленные витрины-стеллажи, витрины-горки из красного дерева, с годами утратившего блеск и полировку, Тоглар определил, что магазин скорее всего был открыт в давние, еще довоенные годы и потому, наверное, имел постоянных поставщиков со всей Москвы. Для антикварного магазина это одно из главных условий существования — нужна постоянная и качественная подпитка. И у Тоглара невольно мелькнула шальная мысль: если хозяин лавки работает давно, попросить отыскать для него работы деда... А вдруг? Если в мире все дороги ведут в Рим, то в России все самое значительное стекается в Москву. Могли ведь и работы художника Фешина оказаться в столице, хотя он знал, что искать их нужно скорее всего в Казани и в крупных городах Поволжья.
В дальнем углу лавки Тоглар наткнулся на старинный каминный набор из красной меди добротной ручной ковки. На как бы ни понравились ему щипцы, кочерга, совок и щетка, которые он уважительно подержал в руках, ощущая добротную вещь, купить все это он не решился — тут требовалось 'добро' Виленкина. Он не хотел вмешиваться в концепцию художника — уж очень нравилась Константину Николаевичу работа дизайнера, с которым за месяцы ремонта он крепко сдружился. Приглянулось ему и еще кое-что в лавке, что, наверное, подошло бы ему в квартире на Кутузовском, особенно в мастерской, но он решил не спешить, а направить сюда самого Виленкина. Однако без покупки из заинтересовавшего его магазина Тоглар все же не ушел...
Дошел черед и до осмотра прилавка, где расположился увлекшийся чтением хозяин лавки, и тут Фешина поджидала удача. В витрине под стеклом -наверное, чтобы не пылились, — рядом с серебряными портсигарами, конфетницами, солонками, подстаканниками с забытыми гербами и величественными монограммами гремевших некогда российских фамилий, монетами и кавказскими кинжалами лежали две небольшие старинные гравюры с видами Санкт-Петербурга. В резных рамках из хорошо отполированного незнакомого темного дерева. 'Наверное, все-таки из моренного в северных реках дуба', -решил Константин Николаевич и не ошибся. Гравюры были удивительной сохранности, время не тронуло желтизной даже бумагу, и Тоглар, разглядывая городские пейзажи с видом на Неву, понял отчего. Мастер-краснодеревщик, оправлявший работу художника в багет, сделал свое дело ювелирно: разместил гравюру под стеклом так чисто, что она находилась как бы в вакууме, оттого целое столетие оказалось для картины нипочем.
Заметив, что покупатель что-то соображает в графике, хозяин лавки поспешно отложил в сторону книгу и сказал:
— Прекрасная сохранность, не правда ли? И не мудрено, больше века гравюры провисели в одном доме, потомственных дворян Поспеловых на Мойке. Выдержали две революции, три войны, голод, разруху, а вот перестройку не смогли — попали ко мне. Привезли из Ленинграда, там мало кто покупает старину, а тут иногда находится клиент из 'новых русских' или из иностранцев. Рекомендую, писал французский художник Лефарг по заказу графа Поспелова, который якобы и сюжет указал... Так что вряд ли когда-нибудь встретите нечто подобное — в ту пору копии без разрешения хозяина не делали.
— А что, есть еще работы из дома Поспеловых? — быстро смекнул Константин Николаевич.
— Да, — оживился хозяин, — есть еще четыре гравюры: с видом Исаакиевского собора, Фонтанки, Сенатской площади и Зимнего дворца. Те размером поболее, но в такой же отличной сохранности. Оформляли со вкусом и на века, лучший мореный дуб на багет пустили, да и резчик искусный попался. Сама рама, на мой взгляд, отделанный шедевр. Если желаете, покажу...
— Да, пожалуйста, — кивнул Фешин, невольно поддавшись интересу. — Я готов их приобрести. Жаль, если такие вещи разойдутся по разным адресам или покинут Россию.
— Вы правы... — Старик цепко оглядел непонятного покупателя и быстро исчез в подсобке, откуда вернулся с аккуратно завернутыми в старое одеяло гравюрами.
Пейзажи действительно были великолепными, исполнены тщательно, со вкусом, и Тоглар поразил продавца, когда, даже не спрашивая цены, решительно сказал:
— Беру.
— Все?.. — удивился растерявшийся старик.
— Да, все, — и, не торгуясь, отсчитал названную хозяином сумму.
— Может, вам надо еще что-нибудь подобрать, подыскать? Так я с удовольствием... — предложил вдруг на радость Тоглару подобревший старик.
— Да, наверное, мы еще кое-что купим у вас. Я пришлю сюда знающего человека, он и отберет на свой вкус, я ему доверяю, — согласился Фешин. -Он закажет вам необходимое для моего дома. Я и гравюры сейчас забирать не буду, за ними заедут завтра-послезавтра. — И неожиданно, словно только что вспомнил, взволнованно сказал: — Есть у меня к вам и личная просьба, помогите, пожалуйста. Я ищу картины Николая Ивановича Фешина, слыхали про такого? Он работал в России, в начале века...
Старик довольно долго молчал, отыскивая в памяти фамилию, потом заглянул в какой-то толстый рукописный гроссбух и только после этого, виновато разведя старческими руками в 'гречке', сказал:
— Извините, не знаю такого, и в моих списках не числится. Но не беда, ко мне многие коллекционеры и знатоки заходят, часто звонят, справляются о цене и спросе, да и я частенько у них консультируюсь. Так что обязательно прознаю про вашего Фешина. Откуда он родом, где жил, где работал, где и с кем выставлялся, где умер?
Тоглар довольно подробно рассказал, что знал, и даже назвал города, где наверняка должны быть работы академика Фешина.
— Ну, по таким ориентирам да такого известного художника просто грех не найти, — ободрился хозяин антикварной лавки. — Обнищал повсюду народ в России, и в Поволжье тоже. Свяжемся с коллекционерами и художниками из тех краев, нынче все везут в Москву. Есть заказ — будут картины. Уверяю вас, найдем, дайте только срок...
На том они, довольные, и распрощались. Тоглар оставил старику свою новую парижскую визитку. Он поверил, что с помощью такого искушенного в старине человека обязательно выйдет на след картин своего деда... 2
Ремонт, реконструкция, перепланирование на Кутузовском, как и предсказывал Георгий-Эйнштейн, затягивались из-за того, что основательно перестраивались две трети лестничной площадки громадного сталинского дома. Сразу после возвращения Тоглара из Парижа Виленкин, вводя хозяина в курс текущих дел, смущенно признался: все, чем он до этой поры занимался, включая наиболее удачные проекты, по большому счету было лишь изысканным косметическим ремонтом, с тщательным световым и пространственным решением. Настоящая дизайнерская и архитектурная работа — с перепланировкой, когда наполовину сносятся стены и остаются одни полы, а точнее, метраж от полов, — выпала ему лишь здесь, на Кутузовском, и он, не имея прежде такого опыта фундаментальной перестройки, не смог точно рассчитать лишь одно — время. Но классная работа не делается в спешке...
Тоглар и сам это знал. Он верил своему дизайнеру и, как человек с фантазией, видел все, что задумал гениальный Виленкин. После двух-трех переделок, согласованных с Тогларом, вопрос о конкретной сдаче квартир под ключ вообще отпал: жесткие сроки, как понял Константин Николаевич, могли сказаться на качестве работ и закрепощали фантазию автора проекта, которому объект был так же дорог, как и хозяину, а может, для художника он был даже важнее, ведь он выхаживал его как дитя, создавая с нуля.
