разглядывала потолок.
Я скользнул под простынь на другом краю кровати и, протянув руку к выключателю, погасил лампу. Комната наполнилась проникающим в нее через окно тусклым лунным светом.
– Ты себя плохо чувствуешь? – тихонько спросил я у Эльзы, кладя голову на подушку.
– Нет, я просто задумалась.
– О чем?
– О Тоде.
– Это твой ревнивый жених? Тот, который угодил в тюрьму?
Легкое шуршание простыни подсказало мне, что Эльза уже больше не смотрит на потолок и что она повернулась ко мне.
– Нет, дурачок. Я задумалась о Тоде Любиче – юноше, жившем под изолирующим колпаком.
Я лежал в полумраке и ничего больше не говорил, уже не в первый раз оказавшись в ситуации, когда мне было неизвестно, о чем вообще идет речь.
– Это была любовь моей юности, – стала рассказывать Эльза. – Мне, кстати, иногда кажется, что я до сих пор еще в него влюблена. Ты разве не видел этот фильм?
– Фильм?… – я едва не подскочил на кровати от удивления. – Ты говоришь мне о персонаже какого- то фильма?
– Да. Главном персонаже фильма «Под колпаком». Его сыграл Джон Траволта – еще до того, как стал знаменитым актером.
Мне пришлось сделать над собой огромное усилие, чтобы не позволить себе расхохотаться, а иначе я своим смехом в подобной ситуации очень сильно обидел бы Эльзу. Я стал молча ждать, что еще она мне скажет.
– В этом фильме рассказывается о Тоде Любиче – юноше, родившемся с очень-очень слабой иммунной системой. Поскольку его организм не был защищен, его могла убить любая из находившихся вокруг него в воздухе смертоносных бактерий. Поэтому ему приходилось жить под своего рода изолирующим колпаком.
– То есть в больнице, – добавил я.
– Нет, у себя дома. Поначалу он и в самом деле все время находился в больнице, но затем родители юноши решили превратить его комнату в «изолирующий колпак». В ней проходила вся его жизнь – он там ел, читал, учился, делал физические упражнения…
– Пока не появилась некая девушка.
– А ты откуда знаешь? – удивленно спросила Эльза.
– Так ведь по-другому быть и не могло. Подобное происходит со всеми юношами, которые живут под изолирующим колпаком.
– Ну так вот, – продолжила Эльза, – в один прекрасный день он увидел свою соседку Джину. Она была бесстыжей девушкой, расхаживавшей в бикини перед своим окном и курившей сигареты. Тод влюбился в нее, и она в конце концов тоже обратила на него внимание. Он ведь был таким красивым и сентиментальным! Она подходила к его окну, и они болтали о том и о сем и даже как бы соприкасались руками – каждый со своей стороны изолирующего колпака.
– Это наверняка один из тех фильмов, которые заставляют зрителей плакать.
– Еще как! Эти двое очень сильно друг в друга влюбились, и Тоду пришлось принимать судьбоносное решение – или так и просидеть всю свою оставшуюся жизнь под изолирующим колпаком, или рискнуть из него выйти, хотя в этом случае его ожидала верная смерть.
– И как же он поступил? – заинтересовался я.
– Даже и не подумаю тебе об этом рассказывать.
Я услышал, как Эльза зашевелилась под простыней и, пробормотав что-то типа «Спокойной ночи!», повернулась ко мне спиной.
15
Проснувшись, я увидел, что лежу в обнимку с Эльзой, но, напрягши память, я не смог вспомнить, как такое вообще получилось. На мне была пижама, а на ней – ночная рубашка ниже колен, на основании чего я сделал вывод, что мы оказались в объятиях друг друга исключительно инстинктивно и во сне. Когда я раздумывал над этим, Эльза вдруг открыла глаза и сказала:
– Добро пожаловать в Саранду.
– А я думал, что мы приехали в нее еще вчера вечером, – сказал я.
– Наши тела приехали в нее вчера, а сами мы вот только сейчас в нее въезжаем.
Не понимая,
На небе не виднелось ни единого облачка, а на море почти не было волн, в это утреннее время – половина десятого – по прибрежному бульвару почти никто не ходил. я простоял десять долгих минут на балконе, прислонившись к его ограждению и всматриваясь в линию горизонта – так, как всматривается в нее в надежде на спасение жертва кораблекрушения.
Для тех иностранцев, у кого имелся при себе паспорт, покинуть Албанию из этой ее точки было проще простого: на правом краю бухты в маленьком порту сейчас пришвартовалось судно, курсирующее между Сарандой и греческим островом Керкира, причем весь путь занимал не более часа. Абсолютному большинству граждан Албании ездить на Керкиру было запрещено, а вот граждане Евросоюза могли приезжать в Саранду и уезжать из нее хоть каждый день. Мне подумалось, что подобная дискриминация, наверное, была для местного албанского населения весьма унизительной.
Позавтракав, мы с Эльзой обратились к водителю первого попавшегося нам такси и стали договариваться с ним о том, чтобы он отвез нас в Бутринт, находившийся в двадцати километрах к югу от Саранды. После непродолжительного торга мы согласились заплатить ему пять тысяч леков за проезд туда и обратно, включая двухчасовое пребывание на этих самых знаменитых из имеющихся в Албании древних развалин.
В одиннадцать часов утра мы поехали на такси по узкому шоссе, с которого открывались живописные виды на побережье. Эльза увлеченно глазела на это побережье через окно автомобиля, а я думал только о том, как бы побыстрее прибыть на встречу в античном театре, чтобы тем самым побыстрее закончилось мое пребывание в Саранде.
– Вы здесь в первый раз? – спросил таксист, которого, по-видимому, начало тяготить воцарившееся в его автомобиле с самого начала пути молчание. – Я имел в виду, бывали ли вы раньше в Бутринте?
– Нет, не бывали, – коротко ответила Эльза.
– Большинство из тех иностранцев, которые туда приезжают, делают это уже не в первый раз. Я знаю археологов, которые приезжают в Бутринт почти каждый год.
– А зачем? – спросила Эльза, которая при каждом лихом вираже автомобиля на крутом повороте становилась белой, как мрамор. – Что, камни через год становятся уже совсем другими?
Проигнорировав грубость этой ее реплики, таксист стал объяснять:
– Это место – мечта любого археолога, потому что тот на одной и той же территории находятся руины иллирийских построек, акрополь, античный театр, древнеримские бани, баптистерий эпохи раннего христианства и крепость, построенная в девятнадцатом веке. Побывать там – это все равно что прогуляться пешком по различным эпохам.
Уже почти в самом конце пути Эльзу начало сильно тошнить, и, чтобы ее не вырвало прямо в машине, нам пришлось пару раз остановиться и предоставить Эльзе возможность выйти из автомобиля и отойти куда-нибудь в сторонку. Когда мы наконец-таки приехали, она осталась сидеть – с напряженным видом – на заднем сиденье автомобиля. Таксист, тоже оставшись в машине, стал читать газету. Я отправился на назначенную встречу один, причем такой расклад меня вполне устраивал.
