Надя дали маме отставку. Просто выгнали из ее спальни. Она прибежала ко мне в комнату. Она не собиралась умирать. Мама плакала, говорила, что мы остались вдвоем… А я… Я оттолкнула ее. Когда она взобралась на подоконник, я смеялась. У меня была истерика. Мама прыгнула… В это время в комнату вошли отчим и тетя Надя. Я продолжала смеяться.
– Да… Укол вы, конечно, выпросили обманным путем. Между нами, вам и так бы помогли. Люди с вашей проблемой здесь не редкость. Что касается этого эпизода, записанного с ваших слов, то он вас не украсит в суде. Такое никому не понравится.
– Серьезно? – Валя подняла на него мутные, вовсе не голубые глаза. – Вы меня огорчили. Я прям извелась вся: как, думаю, себя еще украсить? Вроде и так вся в алмазах…
– Да, насчет алмазов – это в точку. Жизненный путь ваш впечатляет. Но раз мы опять с вами встретились, раз имеем возможность поговорить о том, что интересует следствие в данный момент, а вы по-прежнему стоите на том, что не убивали тетю, может, скажете, кого подозреваете? У вас есть какая-то своя версия?
– Какая еще версия! Меня не было здесь пять лет. За это время тетка могла достать кого угодно.
– Согласен. В принципе это логично. Но почему она достала кого угодно не в те пять лет, что вас не было, а как раз тогда, когда вы появились? Ну не может не быть связи между этими событиями. Сами, наверное, понимаете, что это очевидно. Вы – неглупый, даже образованный человек. При такой бурной биографии умудрились проучиться четыре года в пединституте. Кстати, вы случайно не мечтали с детства стать учительницей?
– Хорошая шутка. Нет, не мечтала. Мама с отчимом туда меня сунули. Проучилась столько, сколько успела.
– Неплохо, кстати, учились.
– Да, на филфаке. Да мне это было как нечего делать. Квартира у нас доверху набита книгами, которые я когда-то читала. Свою родную дочку отчим устроил в литинститут. А мне, как Золушке, досталось что похуже.
– У вас сложились плохие отношения со сводной сестрой Ириной Майоровой?
– Вообще никаких. Она и ее мать вроде не простили его, не хотели общаться. Он один раз привел свою дочь – мою ровесницу – к нам на обед. Хотел, наверное, чтобы мы подружились. Мы сидели вокруг него за столом, как свернувшиеся гадюки. Мама с тетей Надей ревновали его друг к другу, еще больше – к этой дочери и ее матери. Я ненавидела их всех, Ирка смотрела на нас, как на стаю людоедов.
– Красиво рассказываете. Вопрос чисто теоретический. Вы не считаете, что Ирина Майорова заинтересована в том, чтобы убрать вас как наследницу своего родного отца?
– В том, чтобы меня убрать, всегда и все заинтересованы. Просто Ирина не стала бы душить мою тетю подушкой даже ради такой заманчивой идеи.
– Наверняка нет. Но кто-то другой мог быть заинтересован в том, чтобы наследницей осталась она одна… Это я так размышляю, извините. Ну, вот мы о наследниках заговорили. Если Ирина выбывает из круга подозреваемых, то… вашего родного сына Николая никак исключить нельзя. Ему больше двадцати лет. Он всю жизнь на содержании у Надежды Ветлицкой и своей приемной матери. Потребности растут. Вопрос, конечно, неприятный, но он мог бы пойти на убийство, чтобы, подставив вас, стать абсолютным наследником?
– Нет, – хрипло ответила Валентина. – Не потому, что он любит или жалеет меня, а просто жидковат для такой истории. Вы мне поверьте: я убийц видела.
– Понимаю. Но и я встречал их, само собой. И знаете, что я скажу: у тех, кто жидковат для таких историй, бывают подельники покрепче.
– Проверяйте, – сказала Валентина и встала. – Больше не могу.
– Да, сейчас пойдете отдыхать. А как вы к нему относитесь, к своему родному сыну?
– Плохо. У меня была одна возможность отнестись к нему хорошо: задушить подушкой в роддоме. До того как его унесла домработница. Потому что его главное наследство – это мое везение. Мы все кем-то прокляты, вы не находите? Наш род надо прерывать.
Валя вошла в камеру, ощущая, какой мертвой стала ее кожа. Тело уже не справляется с тем огнем, который сжигает ее постоянно. Она упала на койку. Коля, которого она кормила грудью и назвала Артемом, когда он принадлежал ей… Этот сладкий, нежный, беспомощный комочек все еще живет в нескладном, туповатом парняге, вроде бы взрослом и почти чужом… Если бы она могла вырвать из сердца жалость к нему… К сыну, которого у нее нет.
Глава 13
Марине захотелось увидеть Валентина в суете рабочего дня. Захотелось остро, нестерпимо, срочно. Она набрала его номер.
– Ты где?
– На одной неофициальной встрече. Точнее, разговор у меня на скамейке в сквере. А что?
– А если я сейчас приеду в этот сквер?
– Буду счастлив. Объясняю, где он… Если ты из редакции и на такси, будешь здесь через двадцать минут. Может, мы к тому времени разговор закончим, если нет – подождешь немного. В любом случае я тебя жду на скамейке.
…К лавке Марина бежала и видела только Валентина. Лишь когда он встал, взял ее за руки, поцеловал в щеку и сказал: «Мы, собственно, почти договорили, садись, подожди минуту», – она увидела, что на скамейке сидит длинный парень, немного косоглазый, так что не совсем понятно – на нее он смотрит или чуть в сторону.
– Здравствуйте, – вежливо промолвила Марина. – Извините, что помешала. Не обращайте на меня внимания. Я не слушаю, почитаю книгу.
– Здрасте, – ответил парень, подумал и встал.
– Николай, можно без почестей. Это моя невеста, – улыбнулся Валентин. – Марина, это Николай, сын Валентины Ветлицкой. Ты почитай, действительно. Мы с ним договорим.
Николай послушно сел, Марина тоже, достала из сумки книгу. Валентин повернулся к собеседнику и с интересом отметил, что тот не может глаз отвести от Марины. «Надеюсь, ей такой косоглазый не понравится, а вообще к ревности мне, похоже, нужно себя готовить», – подумал Валентин.
– Коля, еще пару минут, будь так добр, – он постарался переключить внимание парня на себя. – Мне хотелось бы прийти к внятному результату нашего разговора. Вы хотите участвовать в деле вашей матери со стороны защиты? Вы в любом случае будете привлечены как свидетель. Если не со мной, то с обвинением.
– Так я ж говорю: не знаю ничего.
– Вроде бы у нас разговор был о том, что ничего не знать вы не можете. Вы не в курсе, что случилось той ночью, верю, но вы хотя бы со слов приемной матери должны знать о том, что происходило в этом доме. В каком настроении вернулась Валентина, какие отношения возникли у нее с тетей после возвращения, кто еще бывал в квартире и так далее.
– Пусть мамка и рассказывает на суде. Я при чем…
– При том, потому что вы – родной сын подозреваемой. И по идее должны быть заинтересованы в том, чтобы ее не обвинили, если она не виновата.
– Откуда я знаю…
– Валь, – вдруг вмешалась Марина. – Извини, просто сил нет молчать. Николай, вы тоже простите меня, что влезаю. Но сын не может не сочувствовать матери, не может не пытаться ей помочь. Знаете вы что-то или не знаете, кто, кроме вас, ей протянет руку помощи… Только в одном случае вы в этом не заинтересованы: если боитесь, что обвинят вас.
– Че это… Ничего себе… А я при чем?..
– Марина права в том, – серьезно сказал Валентин, – что, защищая мать, вы тем самым отводите подозрение от себя. Если будете помогать обвинению, я выдвину версию, что вы с вашей приемной матерью больше всех заинтересованы в том, чтобы упрятать в тюрьму прямую наследницу. Отвести подозрение от себя и все получить в результате. Такой расклад, Коля.
Николай так глубоко задумался, что это напоминало кому. Потом посмотрел не на Валентина, а на Марину.
