что ты не такой, как другие…
– Да ладно. И другие часто не такие, какими их изображают в газетах. С другой стороны – ты же сама в материале и знаешь историю репутаций, которые считаются белоснежными, несмотря на настоящие пятна крови и грязи… Я роюсь в криминале. Тасую факты, как карты. И нет ничего проще, чем перетасовать их по-другому. Я думал сейчас: сами журналисты догадались пройти в обратном направлении путь Романа Антонова с того момента, как Земцов предъявил ему обвинение, или кто-то из отдела продал информацию? Или кто-то из моих дружелюбных коллег подсказал им этот путь.
– И что лучше?
– Ничего не лучше. Мне несложно узнать, но я не собираюсь этим заниматься. Все рано или поздно станет явным. Антонов заговорит, начнет давать показания, следствие будет с ними работать…
– Да, понятно, а пока… – Марина сделала над собой страшное усилие, чтобы вновь не расплакаться. Потом вдруг села, резко выпрямилась и торжественно произнесла: – Я знаю, что мне нужно сделать. Надо заявить, написать, дать интервью по телевидению о том, что произошло на самом деле.
Валентин на время потерял дар речи. Потом вскочил, схватил сигарету, закурил, заговорил, едва не заикаясь:
– Ты хоть немножко соображаешь? Ты не спятила окончательно? Дело даже не в том, что мы утонем в грязи выдуманных гнусных подробностей. И не в том, что ты посадишь несчастного Кольку Гришкина, который тебя спас. Дело в том, что именно тогда мы близко подойдем к Уголовному кодексу: это как минимум недонесение. Для тебя как максимум – соучастие. Коля у нас «умный», он вполне может сказать, что это ты его уговорила избавиться от тела, чтобы я ничего не узнал. А потом поправится Роман Антонов и грохнет, как Иван Грозный, своего сына… Журналюги бросятся в вендиспансеры и женские консультации – узнавать, не обращалась ли ты по поводу изнасилования…
– Замолчи! – Марина в ужасе закрыла руками уши. Будущая жизнь пронеслась перед ее глазами в темпе только что изложенного кошмара.
Валентин сел рядом, мягко взял ее руки в свои.
– Девочка дорогая, главная моя задача – оградить тебя от всей этой истории. И поэтому ты должна твердо усвоить: ты здесь ни при чем. Если Роману или Кольке захочется поделиться воспоминаниями, что в нынешнем потоке маразма не исключено, вот тогда я и сделаю то, что мне инкриминируют.
– Ты их убьешь???
– Ты даже утратила чувство юмора. Я имел в виду всего лишь профилактику. И мы сейчас поступим практически так, как ты хотела. Покаемся. Следствию в лице Сережи Кольцова. Тем более что он давно меня в чем-то подобном подозревает. Он поставит в известность Земцова. Поскольку это действительно не слишком честно с моей стороны – скрывать от них эпизоды в общем деле. Полагаю, будут найдены верные решения. А публичное самосожжение на телешоу мы отложим до более веселого повода.
…Сергей деловито вошел в их квартиру через час. Пожал руку Валентину, прошел в гостиную, взглянул на бутылку виски на столе, одобрительно кивнул. Потом повернулся к тихо, как тень, вошедшей Марине с опухшим носом и красными глазами. Почтительно поцеловал ей руку. Все молча сели к столу, Валентин разлил виски…
– Хорошо пошло, – прислушался к себе Сергей. – Валек, я твоего звонка ждал, как перед большой переменой. До того, как ты заговоришь, скажу я, ладно? А то ты мне паузы больше не дашь. Ты, конечно, держишь меня при себе как служебную собаку, но они ведь часто бывают проницательнее хозяев. Ты не знал?
– Продолжай, – кивнул Валентин.
– Да, собственно, и продолжать нечего. Сия графиня с изменившимся лицом говорит сама за себя. Да и все твое поведение… Я так и знал, что в ней дело, – Сергей налил себе еще и выпил один.
Марина попыталась улыбнуться, но опять всхлипнула и выбежала из комнаты.
– Нас на бабу променял, – сочувственно посмотрел на приятеля Сергей. – Ладно. Прорвемся. Рассказывай. Понимаю, что услышу нечто душераздирающее. Думаю, Земцов заранее бьется в восторге. Он звонил мне сегодня. Сказал, что ты с этой конкретной датой очень конкретно лажанулся.
– Иначе мне Антонова было не найти. Во всяком случае, быстро. Женщина из «Скорой» дала мне слово, что никому не расскажет.
– Опять баба, – пожал плечами Сергей. – Даже не смешно.
Глава 10
Ирина полдня убила на поиски публикаций в разных газетах и телепередачах, которые последовали за появлением в эфире «первой женщины» Александра Майорова. Это неприятно, но в принципе ничего катастрофичного, кроме того, что эта бабища отвратительно говорит об отце. Но у какого мужчины не было таких ошибок? Ирину что-то беспокоило, что именно – она пока не разобралась. Она пыталась выстроить для себя некую политику противодействия, что ли. У нее было достаточно решимости для того, чтобы поставить Галину Ивановну на место. Хотя, пожалуй, это не так-то просто. Галина – явно человек, для которого не существует моральных границ. В том, что они с мамой нарвались на вымогательницу, сомневаться не приходилось. Это ясно. А что не ясно? Ирина вернулась к видео, переброшенному в «избранное». Вот Людмила, первая дочь отца. Длинная юбка, глухая кофта, платочек. Ей задают вопросы, она отвечает: «да», «нет», «не знаю». Глаза большие, светлые, как у папы. Взгляд затравленный. Она действительно ненормальная? О каких припадках говорила ее мамаша? Из информации о Людмиле. Моет лестницы в подъезде. Некоторое время вроде жила в каком-то монастыре. Как будто была замужем. По неподтвержденным данным, у нее есть ребенок. Где он сейчас – неизвестно.
Ирина попробовала поработать, потом опять вернулась к этим материалам. Одно интервью у Людмилы брали на фоне старого дома, где висела табличка с номером и названием улицы. Ну, в общем, Ира поняла: почему-то ей нужно увидеть эту женщину своими глазами. Увидит, разберется зачем.
Она отдала распоряжения своим заместителям, села в машину, поехала медленно. Остановилась у магазина, где был банкомат. Сняла с карты двадцать тысяч. Зачем? На всякий случай. Прошлась по торговому залу, взяла несколько упаковок с нарезками, пару пластиковых плошек с салатами, коробку конфет. Постояла секунду перед бутылкой красного вина, резко отвернулась. Еще чего: пить с этими… «за встречу». Она едет, чтобы получить информацию, полное впечатление и дать им понять, что инициатива отныне будет принадлежать ей. И она может быть не только доброй.
Ирина въехала в пустынный двор того дома, который видела в передаче. Вышла из машины. Подождала, пока из подъезда выйдет женщина с хозяйственной сумкой.
– Извините, пожалуйста, вы не подскажете, в какой квартире живет Людмила Майорова?
– Вы тоже корреспондент? – оживленно спросила женщина.
– Да.
– Это в нашем подъезде. В сто пятнадцатой, на третьем этаже, – женщина явно искала повод вернуться и хоть что-то увидеть-услышать. – Может, вас проводить?
– Спасибо. Мне несложно найти. Вы просто наберите код, пожалуйста.
Ирина не стала вызывать лифт, поднялась по лестнице. Дверь сто пятнадцатой квартиры была открыта. На площадке спиной к Ирине стояла на коленях женщина и скребла ножом порог.
– А тут ты не видишь какая грязища! – раздался знакомый скрипучий голос Галины Ивановны. – Я сказала, не будешь нормально убираться – отправлю в больницу. К нам люди могут прийти.
– Добрый день, – произнесла Ирина громко. Женщина испуганно вскочила и уставилась на нее. – Здравствуйте, Людмила. Я Ирина. Ну, в общем, получается, что мы сестры.
– Ой, – на пороге нарисовалась Галина Ивановна и властно отодвинула дочь. – Ирочка приехала. Я прям как чувствовала. Ты проходи, деточка, проходи. Люда, помой руки, переоденься. Видишь, гостья какая у нас.
Ирина прошла в узкий коридор, заставленный какими-то тумбочками, столиками, скамеечками… Вроде все целое, но возникает смутное ощущение свалки. В комнате, куда провела ее Галина Ивановна, все оказалось сложнее. Затертый диван из разряда «гвардия не сдается» уживался с вещами недешевыми: вычурными шелковыми банкетками, зеркальной витриной, ярким ковром. И нелепые, дикие перья на стенах, чахлые цветы в горшках. Что в целом свидетельствовало о дурном вкусе, жадности и, в общем, наличии финансовых возможностей. Телевизор, кстати, очень дорогой. Ирина себе такой бы не купила. То есть у хозяйки – а тут явно была одна хозяйка – Галина – есть потребность в реализации дешевых амбиций,
