— Что это за город, где родился наш отец? — спросила она.
— Ты никогда не была в Цюрихе?
— Я была во многих местах, но я не все хорошо помню. Как это говорят? Память — мое слабое место.
— У каждого есть свое слабое место, — попытался утешить ее Джанни.
— У меня их много. Люди на меня глазеют, потому что я не такая, как другие. Я все время чувствую разницу между собой и остальными, но стараюсь быть похожей на них. Это прямо наказание. Я очень устаю, потому что все время стараюсь. Когда я встречаюсь с незнакомыми, мне все кажется, что я сама не своя. Сейчас я уже подросток. Мне двенадцать лет. Мама говорит, что это чудесный возраст. Но это неправда. То есть, я хочу сказать, для меня это не так. Я все время стараюсь казаться довольной. Каждое утро, когда я открываю глаза, мне так тяжело начинать новый день. Мне надо делать зарядку, чтобы не растолстеть, а потом ингаляции, потому что я легко простужаюсь. И никогда я не могу съесть то, что мне нравится, потому что надо соблюдать диету. Конечно, это помогает: я хорошо дышу, легко двигаюсь, и у меня нет ни капли жира. Но я никогда не стану красивой, как моя мама. У меня на одну хромосому больше, чем нужно, зато многого другого мне не хватает. — Никогда раньше Фьямме не приходилось держать такую длинную и членораздельную речь.
Она говорила медленно, с трудом подбирая нужные слова. Потом, переведя дух, посмотрела на человека в золотых очках. Он ничего не говорил и сидел, опустив глаза.
— Наверное, я сказала что-то не так, — прошептала она. — Извините меня, синьор.
Она поднялась с дивана, собираясь уходить. Он крепко схватил ее за руку, чтобы удержать.
— Не уходи, Фьямма. Не сейчас. Я тебя не знал, но я уверен, что наш отец гордился бы тобой. Ты молодчина.
— Моя мама тоже так говорит, потому что она меня любит. А теперь мне правда пора идти.
— Мне жаль с тобой расставаться. Если хочешь, мы скоро снова увидимся. Но только при одном условии: если ты перестанешь называть меня синьором, — сказал Джанни.
— Я постараюсь, синьор, — обещала девочка.
Из холла гостиницы до них донеслись возбужденные голоса.
— Уверяю вас, синьора, никто из нас ее не видел, — говорил кто-то.
— Адель, как ты могла уйти и оставить ее одну? — Это был голос Марии, она сердилась на бабушку.
— У этой девчушки больше мозгов, чем ты думаешь. Раз она ушла, значит, были на то причины. Она вернется, не беспокойся, — мощный голос Адели перекрывал все остальные.
— А если ее похитили? Если кто-то причинил ей вред? Надо сообщить в полицию, — взволнованно говорила Мария.
В эту минуту Фьямма вышла из телезала. Следом за ней шел Джанни.
— Я здесь, мамочка, — простодушно сказала она.
Мария распахнула объятия, и Фьямма побежала к ней.
— Я хотела познакомиться со своим братом, — прошептала она на ухо матери.
— Об этом мы после поговорим, — прервала ее Мария, крепко прижимая дочку к груди.
Мистраль быстро поправлялся. Природа наградила его несокрушимым здоровьем, и он хорошо поддавался лечению. Больше всего неприятностей ему доставляла голова, однако с течением времени боль стала слабеть и отступать.
Как-то, зайдя в палату, Мария застала его погруженным в мрачные мысли.
— Что случилось, любовь моя? — спросила она ласково.
— Я ничего не помню об аварии. Но, кажется, это именно так и бывает, — ответил Мистраль.
— А что ты вообще помнишь о чемпионате?
— Что я был впереди, а Рауль шел за мной по пятам. Потом я увидел небо, а потом ничего.
— Тебе очень повезло, — заметила Мария.
— Это еще как посмотреть. Я же готовился в пятый раз победить на чемпионате мира.
— Будет еще случай, — утешила она его.
— А ты как, девочка моя? — Он попытался улыбнуться в ответ.
— Я счастлива. Человек, которого я люблю, вернулся к жизни, — торжественно объявила она.
— А дети? Как они?
— Они в гостинице, с ними все в порядке.
— Мария, мне очень жаль, что все так получилось. Если бы я умер, тебе остались бы одни лишь жалкие воспоминания.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Что я жил только собой и своими моторами. А ты, дети, моя мать — все вы были всего лишь довеском к моей жизни, приятным времяпрепровождением в перерывах между гонками.
— Ну, это уж ты загнул. И не надо меня недооценивать. Я никогда бы не смогла полюбить такого эгоиста.
— Клянусь тебе, я больше никогда не брошу тебя одну. Перед твоим приходом я спрашивал себя, любил ли я тебя по-настоящему или просто использовал.
— Этим вопросом чаще мучаются женщины, а не мужчины, — усмехнулась Мария.
— Что слышно о Рауле? — спросил он, чтобы сменить тему.
— Он выиграл «Гран-при» Португалии. Попросил у меня твой шлем.
— Дурной знак. Он становится сентиментальным.
— Я тоже так подумала. Но, как бы то ни было, шлем я ему дала.
— Я не был таким мягкосердечным в его возрасте, — задумчиво проговорил Мистраль. — К счастью, Рауль совсем не глуп.
— Ты ведь любишь его, верно?
— Примешивать чувства к соревнованиям, когда хочешь победить, это худшее из всего, что только можно придумать.
— А знаешь, ты становишься что-то уж больно словоохотливым.
— Это новая, доселе неизвестная черта моего характера.
— Мне нравится тебя слушать, — призналась Мария.
— Но, честно говоря, сейчас я немного устал.
— Подождем, пока к тебе вернутся силы, — улыбнулась она.
— Как-нибудь я расскажу тебе, что было, когда я уехал из Чезенатико на работу в Модену, к Сильвано Ваккари, в ту мастерскую под железнодорожной насыпью. Там было темно, грязно, и холод стоял собачий, что летом, что зимой. И все равно это было самое прекрасное место, какое я когда-либо видел.
— Вот в тот раз я тебя и застала в молочном баре с довольно-таки задрипанной девицей, которая висела у тебя на шее, — попрекнула его Мария.
— Злопамятна, как слон. Но на этот раз ты меня не выведешь из себя. Я правда очень устал.
Мария погладила его по лицу. Мистраль закрыл глаза, надеясь уснуть. Ей показалось, что он засыпает, но это было не так. Он погрузился в воспоминания.
В мире огромном и прекрасном
1
Мистраль приехал в Модену, когда солнце стояло уже высоко в небе. Он вышел из здания вокзала и осмотрелся. Кругом было тихо. Он спросил дорогу у одного из таксистов.
