задорно потрескивали в разгорающемся пламени, а Тррисса тем временем занималась своей лошадью. И Дэра последовала ее примеру, не забыв, правда, подвесить котелок над огнем. Вскоре усталые, но довольные девушки, седили у огня помешивая в котелке ароматные травы. Лошади были накормлены и стреножены, хотя Вэйти как всегда избежала этой участи, охранные контуры поставлены — можно расслабиться и немного отдохнуть. К немому огромному удивлению Дэры, ее напарница извлекла из одной из сумок клубок тонких ниток и крючок и спора начала плести кружево, беззаботно при этом болтаю.
— Ты не удивляйся, Дэрисса, — показывая на рукоделие, проговорила Тррисса, — у всех ведь свои увлечения. В моей, как видишь, плетение кружев в фаворе.
— А? — пытаясь сформулировать вопрос, протянула Дэра.
— Да почти себе я сейчас плету, ты не волнуйся за магию вплетенную. У меня сестрица замуж собралась, вот ей на платье и плету. Ох, знаешь, какая она у меня красивая! — глаза у дир Шайс тут же заблестели. — Фигура, дриады обзавидуются, голос нежный, не то что мой, а волосы! Длинный, кровавый и белый шелк аж до самых щиколоток, представь!
Дэра слушала беззаботную болтовню напарнице о ее родных и близких с тихой тоской. Род дир Шайс всегда был очень многочисленным, в отличие от ее рода, да и в Войне Последнего Бога они потеряли не так уж многих. Всего четыре столетия прошло, а род понимающих страсть уже так же полон, как и до войны, не то, что род Таннет… Впрочем, в самом роду все было не так плохо, как в их семье. Всего четыре кайораны для семьи — это мало, непростительно мало. До той войны кор Эонел было двенадцать, после лишь двое. Альса и ее мать. Теперь уже и матери нет… Дэра закусила губу, думать об этом было слишком больно.
Она тогда сбежала из Эйтара совсем не просто так. Дэра не хотела чувствовать чужое такое унижающее сочувствие, но еще больше неприятен ей был интерес, который вызывала ее жизнь, противоречащая половине законов мирозданья. Сначала она сбежала от этого, а потом… Потом она поняла насколько ущербна душевно. Да, никаких изъянов внешне в ней не было, но надорванная потерей матери душа болела. Болела отчаянно и сильно, но никто, конечно, этого не видел. И хвала Кариане, что не видел. Участия или сочувствия тогда она бы не пережила, а сейчас… Сейчас уже можно просто носить маску, которая скроет ее неправильность, даст спокойно пережить годы служения Эйтару. А потом… потом она покинет Кленовый Лес, забудет о родстве с Малахитовыми кленами. Так будет. Потом.
— О чем задумалась? — тихо, очень бережно спросила ее Тррисса.
— Пытаюсь понять, зачем тебе все это в голове? — заставила себя улыбнуться Дэра.
— О! И тебе интересно. Вообще-то на каждой из них по простенькому оберегу, а еще они не позволяют моим волосам, когда им самим заблагорассудиться, полыхать в прямом смысле этого слова.
— Ничего себе! — восхитилась Дэра.
— Тебя ведь тоже признал Огонь? — подмигнула ей напарница.
— Да, — немного неуверенно ответила она.
— Вот и отлично, сейчас покажу тебе кое-что, — став еще довольнее, заявила ей Огневица.
— Э? А это не опасно, Тррисса?
— Нет, конечно! — выпалила огненная. — И вообще, хватит язык ломать, зови меня Трис.
— Как скажешь, Трис, — послушно повторила она, под веселый смех напарницы.
— Смотри!
Огневица протянула ей раскрытую ладонь, на которой осторожно и боязливо расправляла крылья сотканная из огня бабочка. Она пробовала крылья, поводила маленькими огненными усиками, словом была совсем как настоящая.
— Красиво! — выдохнула зачарованная Дэра.
— Это еще что, они знаешь, как под музыку кружатся! Залюбуешься! Вот только с музыкой у меня никак, — печально закончила Триса.
— Как это? — удивилась Дэра. Ей всегда казалось, что каждая кайорана воспринимает музыку как часть себя, как часть мира.
— Да так, — пожала плечами Огневица, — не наделили боги талантом, а позориться, выставляя себя посредственностью, не хочется.
Намек, она, конечно же, поняла и достала флейту. Долго смотрела на темнеющее небо, с которого на мир взирали Луны, прежде, чем приложиться губами к инструменту. А потом флейта запела, заплакала, так как этого хотела Дэрисса кай Омэрис кор Эонел дир Таннет, кайорана понимающая боль. Кайорана, чье истинное имя так созвучно имени ее богини. Кайорана, что несет на своих плечах право искупать чужую боль.
Взлетела в воздух первая огненная бабочка, закружилась в музыке, в ритме сердцебиения и плача. А потом к ней присоединилась еще одна, и еще, и еще. Дэра смотрела на это чудо и думала о том, что обязательно научиться давать пусть краткую, но такую яркую жизнь чудесным созданиям. Девушки любовались этим, созданными ими самими, очарованием весеннего вечера.
— Красиво, — оторвав флейту от губ и переведя наконец-то дыхание, признала Дэра.
— Ага, и музыка была волшебная. Спасибо, — по-свойски кивнула ей Триса.
— Не за что, — улыбнулась она и серьезно посмотрела в глаза своей собеседнице, — научишь?
— Конечно. Смотри.
Они еще долго обсуждали правильность плетения подобных заклятий. Потом практиковались, отчего Дэра до крови кусала губу от зависти, видя с какой легкостью все получается у Огневицы. А у нее… не получалось. И от этого хотелось не то плакать, не то кричать от боли. Глупость несусветная, разумеется, но уж очень ей было обидно.
— Так, давай-ка спать. Уже давно за полночь. А с заклятьем… плетение ты выучила, когда прочувствуешь и поймешь, тогда и получится.
— Ну, спасибо, утешила! — раздраженно фыркнула Дэра, но все же пожелала Трисе спокойной песни ночи и наконец-то легла сама, чтобы почти мгновенно провалиться в омут сна.
Он чувствовал себя загнанным в ловушку зверем. Метался в стенах поместья, понимая, что ничем не может помочь поискам. Он просто больше не чувствовал Тьяну, знал, что она где-то есть и жива, но где и в каком состоянии сказать не мог. Это выматывало сильнее, чем всевозможные тренировки, которые он для себя выбрал, а точнее выбил у своего почти тестя разрешение на работу с гвардией. Он гонял себя до потери чувствительности, до отупляющей усталости, до того, что падал прямо посреди учебного зала на мат и засыпал. Это было единственное, что не давало ему сойти с ума в этом напряженном ожидании, в этой бесконечной неизвестности.
Тайянуру хорошо, он хоть может искать ее с помощью магии, а он лишен даже этого. Ладно хоть доклады разведок они выслушивали всегда вместе, здесь в кои то веки ти-ар-эль и си-ар-эль действовали слаженно. Но разведки не давали никаких точных данных, только сотни предположений и вариантов, которые вскорости всегда отметались. Так проходили… проходило время. Дни, ночи, вечера, сливались для него в одно сплошное нечто. Утро не существовало как факт. Его не было, когда он выныривал из очередного учебного боя и, выжимая косу от пота, ввязывался в следующий. Определенно, утром нельзя назвать и то время, когда ночь бросила в атаку на следующий день остатки своего воинства мрака, и он сидел в кабинете Тайянура и слушал очередной доклад одной из разведок. Были лишь вечер, ночь и день, слившиеся в неразборчивую, бессвязную и бессмысленную серую кашу. А утра не было. Не было его, потому что утро не умеет лгать, утро не умеет принимать боль и еще утро не умеет ждать, точно так же как и рассвет.
Когда он в очередной раз, отложив в сторону деревянный тренировочный меч, выжимал потемневшую от пота косу, к нему подошел Тайянур, хлопнул по голому плечу унизанному рисунком синяков.
— Ты бы отдохнул, Сар, — обратился к нему как-то разом постаревший Северный тойши.
— Я отдхаю, — упрямо качнул он головой.
— Ты же скоро свалишься, а потом, мне говорили, — короткий взгляд на гвардейцев, — опять… Ты свихнешься, Сар.
— Или уже, — пожал он плечами. — Знаешь, Тайянур, мне когда-то одна гадалка сказала, что все мои пути буду выбирать не я. Все кроме одного, того, что ведет к сумасшествию.
— Для сумасшедшего ты слишком циничен, Сар, — парировал ти-ар-эль.
