говори, мне всё равно.
– Наташ, не было у меня этих двадцати лет: всего лишь пять, без малейшего проблеска о прошлом.
Наступает пора объясниться. Мой рассказ путан и нереален. Но только он правда. Медленно течёт время, а я всё говорю и говорю. За окном темнеет, но мы не зажигаем свет, словно боимся привлечь внимание посторонних, которые могут нарушить наш только что приобретённый семейный покой. Город погружается в сон, и становится тихо.
– Вот такие дела… – я заканчиваю повествование о прожитых годах. – Наташ, вы-то как тут?
– О твоей пропаже стало известно дня через три после взрыва. Скрыть такую информацию не по силам было даже нашим врагам. На сухую заметку о происшествии на подмосковной трассе я наткнулась в Интернете. Коротко обозначено место происшествия, фамилия владельца авто – и всё, – супруга говорит спокойно, даже монотонно, но я вижу, с каким внутренним напряжением она делает это. – Сразу же начались наезды. Что только не творили, в средствах они не ограничены! Эти ночные звонки с угрозами, облитые бензином двери, даже на улице раз напали – выручила тогда только изрядно подвыпившая компания. Слово за слово, и толпа буквально смела этих уродов; признаюсь честно – пару раз и я пнула. Но они и дальше не угомонились, советовали молчать и не настаивать на расследовании.
– Бедная, сколько ж ты вытерпела! Прости меня. Я должен был предвидеть…
– Ну, что ты, дорогой, твоей вины тут нет, – Наташа ненадолго замолкает. – Как-то незаметно исчезли все знакомые: никому не нужны могущественные враги. В общем, мы оказались в полной изоляции да ещё и под постоянным присмотром. Только два человека как могли помогали: Пётр Михайлович и Батраков.
– Вот как! А ещё?
– Всё…
Не думал, что такими мелкими окажутся людишки, окружавшие меня. И ведь никто не требовал от них геройских поступков, нужна была лишь моральная поддержка. А на деле не стало человека, и люди забыли не только его, но и его близких, как будто их и не существовало вовсе.
– Наташ, неужели никто даже не пришёл? Просто поговорить, пообщаться.
– Никто…
– Ну, а Пётр Михайлович? Что он мог сделать из Канады?
– Спасибо огромное ему. Мы и сейчас общаемся, правда, очень редко, по телефону. Он помогал материально, не требуя ничего взамен, а это было остро необходимо, особенно в первое время. Мы же остались без копейки. Хочешь кофе? Я заварю.
Киваю утвердительно, и Наташа достаёт турку, а вместе с ней из потускневшего от времени настенного шкафа извлекается моя любимая кружка. Машинально, с той же полки, где она всегда стояла. Тут и я не выдерживаю: слёзы сами катятся из глаз. Я пытаюсь скрыть слабость, но она не остаётся незамеченной (я это вижу по тому, как Наташа, всегда смотревшая мне в лицо, вдруг отворачивается, якобы отыскивая что- то из кофейных принадлежностей).
Вот вам любовь! К чему клятвы верности, громкие слова? Это всё шелуха ничего незначащих звуков. Двадцать лет беречь чашку любимого, не просто хранить, как память, а держать её на своём месте – наверное, ничего более ценного в моей жизни не было, да и, похоже, уже не будет.
Аромат кофе возвращает к жизни.
– Наташ, а Николаич?
– Василий Николаевич искал тебя, он же опер; пытался разобраться в твоём деле и поплатился: теперь господин Батраков – пенсионер. Полного сил опытного сыскаря с причитающимися почестями отправили на заслуженный отдых. Он не говорил, что случилось, но по некоторым признакам я поняла – уволили его именно из-за этого расследования.
Мы сидим, пьём то кофе, то чай. Выкурена пачка сигарет. То говорим, то молчим. Вскакиваем, бросаемся друг к другу в объятия. Целуемся. И снова сидим рядышком. Время летит с невероятной скоростью. Вот только встретились, а на дворе уже глубокая ночь.
– Виталик, что теперь будет? – вопрос, на который я ещё не знаю ответа.
– Мне придётся возвратиться во Владивосток. Оказывается, прибор цел. Я думаю, что удастся его восстановить и с помощью Далёкого Друга вырваться из заколдованного круга.
– Может, не надо? Ты дома, и у нас всё будет хорошо.
– Нет, милая, то, что случилось, уже нехорошо. Надо попытаться исправить это. Ты не волнуйся, у меня получится. Лучше расскажи о детях. Как они?
– С детьми тоже хватило горя. Старшему – Сашке – не давали учиться, хотя способности его позволяли не только успешно окончить высшее учебное заведение, но и (так говорили все его преподаватели) двигать вперёд российскую науку. Не позволили: где бы он не учился, отовсюду выгоняли под надуманными предлогами. В конце концов он забросил стремление к наукам на самую дальнюю полку жизненного багажа и теперь работает электриком на маленьком предприятии; на большие дорожка закрыта.
– А младший?
– Женька тоже попал, но с ним поступили ещё хуже. Подослали ровесников, чтобы подставить. Те втёрлись в доверие к пацану, и понеслась житуха. Парень бросил учёбу, пропадал месяцами, и в конце его уговорили открыть на своё имя фирму, где он был не только учредителем, но и директором, в общем – нёс полную за неё ответственность. Далее эту контору продали, чтобы покупатели смогли её использовать как однодневку для укрытия налогов. Но и это было не всё. Если бы фирма просто засветилась, то была бы закрыта или же исчезла как не ведущая деятельности. Тогда неприятностей было бы минимум. С Женей поступили не так: со счёта фирмы украли деньги, причём след указывал на него. Оказалось, что, продавая ООО, жулики не отдали покупателям все интернетовские примочки для управления счётом в банке, и они, дождавшись поступления значительной суммы, легко умыкнули её. Разбирательство с липовой конторой длилось два года. Затаскали всех.
– Где они сейчас? – задаю последний мучающий меня вопрос.
– Не беспокойся, Виталь, здесь они, в городе. На сегодня у них всё ладно. – Она улыбается, – не прошли даром мои бессонные ночи. Хорошие мальчишки, добрые. Женька женат. Нет, нет – ты ещё не стал дедушкой, а вот Сашка один. Это немного огорчает, но придёт и его время.
– Как я хочу их увидеть…
– Завтра, милый, завтра. Нет, сегодня – смотри, уже утро на дворе.
Мы просидели целую ночь. Сна нет и в помине. Но я всё же уговариваю Наташу подремать чуть-чуть. Сам же спать вряд ли смогу. Утро – самое время принятия решений.
Глава 33
Просыпаюсь от лёгкого прикосновения. От неожиданности подскакиваю, как ужаленный. Где я? От жути сонного кошмара некоторое время не могу прийти в себя. Боже, да я дома! Сон улетучивается мгновенно. А где Наташа? Зову любимую.
– Виталька, ты чего раскричался? Вставай, лежебока! Я на кухне. Кофе уже готов.
Дурачась, вытягиваю руки и как зомби с закрытыми глазами иду на голос. Коверкая слова, говорю:
– Ви хто, дэвушька?
Взамен получаю подзатыльник и поцелуй.
– Хватит баловаться, а то будешь вместо кофе пить воду из-под крана.
Падаю ниц и начинаю головой пробовать пол на прочность. Идиотское занятие прерывает фраза жены:
– Прощаю, негодник. Марш за стол!
Как будто и не было разлуки: пьем кофе, наслаждаясь не столько ароматом, сколько общением друг с другом.
– Я уже позвонила детям. Скоро приедут твои бойцы.
Холодок по спине. Отчего-то становится неуютно. Страшно. Чувство вины перед ребятами мешает просто порадоваться встрече. Отец – тот человек, который должен быть рядом с детьми, особенно в трудные и ответственные моменты их жизни. Беречь и защищать их. И не должно быть в мире такой силы, чтобы помешать этому. Конечно, у меня смягчающие вину обстоятельства, но всё же… Пытаюсь что-то сказать, но Наташа не даёт говорить.
– Перестань. У тебя действительно есть обстоятельство, которое всё в корне меняет. Ты же не знал, что у тебя есть мы.
