Русь разорили. А почему? Да потому, что княжеств у нас что заплат на портах убогого. Какая уж тут крепость. И каждый князь думал в своем городе от татар отсидеться. А им того и надо, словно орехи, города перещелкали. Вот так-то, Степан Твердиславич. Может, Миндовга литовского не судить нам надо, а кой- чему и поучиться у него. А?
— Да уж стар я учиться, Ярославич. Давно тебе говорю. Ты мово Михаилу давай к делу ставь, будет ему отцовым горбом заслоняться.
— Михаилу? — князь взглянул на посадника ласково. — Ежели он в тебя пошел, то добрый мне поспешитель будет.
— Наше гнездо всегда твою сторону держало, Ярославич.
— Знаю. И брата твоего помню, царствие ему небесное, — князь перекрестился. — И ценю, Твердиславич. Высоко ценю вас всех. Пусть в калите пусто, абы друзей — густо.
Александр допил свою сыту, взглянул в темное окно, прищурился, улыбнулся.
— Ты вот что, Степан Твердиславич, к послам поутру сам езжай, зови сюда. А когда поедешь через Торговую сторону, веди их мимо кузниц. Слышь, обязательно мимо кузниц, и чтоб все кузнецы в час проезда немцев ковали мечи, токмо мечи. Понял?
— Александр Ярославич! — воскликнул посадник, не скрывая восхищения. — Александр Ярославич, ну и ума у тебя, ей-богу, на всю Боярскую думу.
— На две, Твердиславич, — засмеялся князь. — На две думы.
— А если станут приставать послы, мол, на кого куем мечи-то?
— Не таи. На недругов, мол, на недругов, господа. Да поласковей с ними, ровно это и не про них. Сговорчивей будут, сучьи дети.
Посадник сразу заторопился уезжать.
— Надо заехать еще в братчину к кузнецам, предупредить их о твоем велении. Ну, Ярославич, ну удумал…
Ушел посадник. Жалобно простонали под ним ступени крыльца. Стихло.
Князь взглянул на Светозара, безмолвно стоявшего в полумраке.
— Туши свечи, Светозар. Почивать пойдем. Заутре стричь шерсть почнем с Ледовой рати. Наросла густа да кудрявиста.
Посольство явилось вскоре после заутрени.
Князь Александр Ярославич сидел в сенях на стольце в сияющем бляхами бахтерце, но без меча. Зато гридни, недвижно стоявшие по-за спинкой стольца, были вооружены, руки — на рукоятях мечей, и даже забрала на шлемах опущены, как перед сражением. Все это должно было являть посольству готовность Руси к бою. Александр с отрочества помнил, что немцы одно уважают — силу.
Их было пятеро.
«Как и после Амовжи, — подумал князь. — Число счастливое, стало, быть удаче».
После приветствий и медоточивых пожеланий здоровья и счастья князю новгородскому и его семье посол заговорил о главном. Заговорил едва ли не теми же словами, как показалось Александру, которыми выражался восемь лет назад после битвы на Амовже другой миротворец.
— Мы приехаль строиль мир, князь. Дофольно лить крофь наш брат, наш матка, — сказал напыщенно Шиворд.
— Ну что ж, Русская земля всегда миру привержена, — ответил Александр и заметил: в глазах посла проскочила искра какая-то, и даже головой покачал немец с едва заметным оттенком укоризны: говори, мол, говори, знаем, чему вы привержены.
«Ага, — догадался князь, — показал-таки вам Твердиславич наших мечевщиков за работой».
— Мы хотим фсе по-хорошему, — продолжал посол. — Мы уступай тебе Копорье, Пскоф с фолостью, Лотыголу тож мы уступай тебе…
«Ишь раздобрились на подарки, — усмехнулся в усы князь. — Что у них отнял, то и дарят. Щедры железноголовые, щедры».
А вслух отвечал:
— Подарки ваши принимаем, тем паче, что сии волости издревле русскими были. И станем великую надежду иметь, что навек ими и останутся и что вы на них не будете впредь покушаться.
— Истина молфишь, князь, софершенный истина, — склонил голову посол. — Зачем покушаться, нельзя на чужой тофар покушаться.
«Ишь какой смысленый стал, наука-то на льду Чудском впрок пошла».
— Ну и, наверное, пора нам полоном разменяться, — сказал Александр. — Хватит вашим рыцарям в порубах дармовой хлеб переводить да русских вшей кормить. А?
— Софершенно ферно гофоришь, князь, — заулыбался посол. — Хе-хе-хе, истинно тарофой клеб. Мы тоже фаших имей полон. Мы фаших пускайт, фы наших пускайт.
— Полоном меняемся на рубеже волости Псковской. От нас поедет старшим… — князь взглянул на посадника и, помедлив, закончил: —… Михаил Степанович — сын посадника новгородского, он станет наших прав заступником.
Степан Твердиславич шевельнул широкими плечами, взглянул на Александра столь выразительно, что тот понял: доволен посадник, очень доволен и решением князя и тем, что не забыл обещания своего — пристроил сразу чадо к делу важному и ответственному.
Затем высокие стороны стали договариваться о возобновлении торговли между Новгородом и Немецкой землей, о безопасности купцов, пускающихся в нелегкий путь, о сохранности их товаров, о размерах торговых пошлин и многом другом.
И главное, на что упирали обе стороны, — чтобы гостям ни той, ни другой стороны не чинилось бы никаких пакостей.
— Вот, господин Шиворд, — взглянул князь на посла. — Это лучшее меж немцы и Русью состояние — торговля. Сколько бы крови ни лилось меж нами, а все одно на круги своя и ворочаемся. А сие что означать может? А?
Александр Ярославич прищурился, ожидая посольского слова, Шиворд и глазом не сморгнул:
— Сие одно означать может, князь: мир, мир нафечно.
«Эка вас поприжал Миндовг, — подумал Александр. — Вечного мира взалкали. Надолго ль? На собачий век разве?»
III
К ДОБРУ ЛИ ВЕСТЬ
Миша Звонец — течец великокняжеский — прискакал на Городище ввечеру. Усталый, голодный, грязный.
Пока Александр Ярославич, сев ближе к свечам, читал грамоту отцову, Миша грыз кусок дичины, принесенной Светозаром из кухни. Миша сердился на милостника княжьего, не догадавшегося прихватить еще корчагу с медом, а потому грыз кость зло и нарочито громко: вот, мол, как оно всухомятку-то.
О Мишиных муках первым князь догадался: не отрываясь от грамоты, приказал:
— Светозар, дай запить чем гостю. Эвон изо рта искры сыплются.
Светозар ушел за медом. Миша поутих малость, своего добился, чего ж княжьему чтению мешать.
Великий князь Ярослав Всеволодич писал сыну «… Умерив гордыню свою, отъезжаю я ныне в Сарай к Батыю — либо чести найти, либо живота лишиться. А тебе, княже, велю немедля по получении грамоты сей выезжать во Владимир к великой княгине — матери твоей и до моего возвращения не оставлять ее с княжной. А буде бог не попустит мне живу воротиться, твоим заботам препоручаю обеих их вместе со столом Владимирским. Тогда Андрею Новгород отдашь, Ярославу — Тверь, Михаилу Москву откажи, ну а Переяслав с Суздалем Константину и Василию. А княжна Мария в пору войдет, приищи ей жениха где-нито из гнезда Галицкого, чтоб подале от татар было. А я, раб божий, буду за всех вас поганого царя молить да на бога уповать. Пусть будет Христос с тобой и мое отнее благословение».
