Если войной на Ригу идти — Пскова не минуешь, без псковичей не обойдешься, так как земли их с Ливонией граничат.
Во главе небольшой дружины с посадником Иваном да тысяцким Вячеславом отправился Ярослав Всеволодич на Ригу, думая по пути и псковичей присоединить.
Но Псков закрыл перед ним городские ворота.
Посланный вперед Вячеслав с отрядом дружинников подскакал к воротам, закричал выглядывающим с вежей и стен псковичам:
— Вы что, очумели?! Отворяйте ворота, князь на пороге.
— Коли со злом к нам, то не князь, — кричали со стены.
— Какое зло? Он с дарами к вам.
— Знаем те дары, которые на руцах бряцают.
— Вы что?! — возмущался Вячеслав. — Умом тронулись?!
Но чем более сердился и ругался тысяцкий, тем тверже стояли на своем псковичи: «Не отворим ворота! Кланяемся князю, пусть тече своим путем».
Так ни с чем и воротился Вячеслав к Ярославу. Выслушав тысяцкого, нахмурился князь, глаза от гнева еще темнее стали.
Что делать? Сотни глаз за спиной смотрят на него, ждут, что предпримет князь, чем ответит на неслыханную дерзость.
Ежели копьем взять крепость? Ладно ль будет? Чай, свои же за стеной-то, русские. И сколько жизней зря будет погублено, и не быть тогда походу на литву. Чего доброго, литва даже обрадуется, сама набежит. Нет, нет, нет.
Копьем брать нельзя и прощать не след. Поворотил князь коня, бросил посаднику:
— В Новгород.
Воротился домой Ярослав туча тучей. Посадника с тысяцким послал вече сбирать из мужей самых знатных и достойных, но не на площадь, а во владычные хоромы. Не хочется князю, чтобы всякие мизинные людишки из уст его услышали о позоре.
Позвал в сени к себе Ярослав Всеволодич кормильца.
— Где княжичи?
— В светелке своей чертежи земель Новгородских учат.
— Чертежи обождут. Вели им одеваться как к крестоцелованию, со мной поедут к владыке. Вели Мише Звонцу сейчас ко мне быть.
Кормилец ушел княжичей собирать. Вскоре явился вызванный Миша Звонец — близкий и доверенный дружинник Ярослава. Он был высок ростом, широк в плечах, голубоглаз, густые волосы соломенного цвета ниспадали ему почти до плеч. На рати Миша был храбр и находчив, за что и ценил его Ярослав.
— Садись, — пригласил князь Мишу. — По Переяславлю не соскучился?
— А что?
— Возьми с десяток добрых отроков и скачи в Переяславль. Веди сюда полки мои. И чтоб в полном вооружении.
— Неужто на Псков пойдешь? — удивился Миша Звонец.
И то, что он угадал самое тайное, заветное, осердило князя.
— Дур-рак! На немцев хочу. На нем-цев.
— А я думал, ты не спустишь им сорому-то.
— Цыц! — ударил о стол ладонью князь. — Не твоего ума дело.
— А и верно, — согласился миролюбиво Миша. — Наше дело телячье.
— И еще. Добежишь до Владимира к великому князю, передашь мою грамоту. Пока коней и людей готовишь, я напишу. Ступай.
После ухода Миши князь подошел к полке, взял большой кус бересты поровнее, писало костяное, серебром оправленное, и присел к столу. Разгладив бересту ладонью, начал писать: «Великий князь! Дорогой брате, пишу тебе, дабы ведал ты, какой срам учинили псковичи гнезду нашему…»
Оторвавшись от письма, Ярослав вдруг усомнился: а надо ли братьев расстраивать? У них в лето прошлое эвон какая напасть приключилась — сгорел Владимир, огонь слизал двадцать семь церквей, дворец брата Константина с богатой книгоположницей. Вот уж туга-то великая. А то — псковичи врата заперли. Экая пустяковина. До того ль сейчас Юрию с Константином?
Но, вспомнив о том, как стоял он перед Псковом, краснея и бледнея от бессильного гнева, Ярослав решительно склонился над берестой. Нет, нет, спускать это нельзя, тот же Миша Звонец за спиной станет зубы скалить: не совладал, мол, князь, слабенек оказался. Написать надо все, как было, ничего не утаивая, может, что дельное и они тут присоветуют, чай, братья родные, не сторонние люди.
К приходу Звонца князь закончил письмо. Миша аккуратно уложил бересту в калиту.
— Ну, с богом. Не позже как через две недели жду.
После обеда вместо сна полуденного Ярослав Всеволодич в сопровождении княжичей и кормильца поехал на владычный двор.
Просторная прохладная палата уже полна народу. Здесь тысяцкий, старосты кончанские, уличанские — вся верхушка новгородская. У каждого пояс с бляхой — знаком власти и заслуг перед Великим Новгородом.
Увидев этот улей гудящий, Ярослав подумал: «Вот дружину б вызвать да всех этих лис да волков спесивых в железа да в поруб [62]. Вот была бы потеха». Но сегодня надо ему у этих бояр спесивых самому заступы просить. До чего дожили! Он — потомок Мономаха — должен этой чвани кланяться.
Знает князь, что есть у него здесь и сторонники, но мало их, очень мало. Посадник Иван должен его сторону взять, чай, ворота-то и перед его носом захлопнулись. Вячеслав тоже с ним. Да и бывший посадник Судимир, который жизнью своей Ярославу обязан: когда на емь ходили и из-за медлительности Судимира емь успела пленных побить, новгородцы на вече, там же учиненном, приговорили посадника смерти предать. Судимира тогда Ярослав и спас, спрятав в своей лодье.
А сам владыка Арсений? Кому ж он в верности клялся, божился, кому мзду тайно передавал за сан свой высокий?
Как хозяину палат этих Арсению и вече вести надо. Истово осенив себя крестом, призвав бога в судьи и поспешители веча высокого, Арсений дал слово князю. Ярослав встал, заговорил:
— Господа новгородцы, ведомо вам, что я вкупе с посадником Иваном и тысяцким Вячеславом направился ныне во Псков, везя в коробах подарки для них: сукна, парчу, хлебы, овощи, ведая их нужду в этом. И вместо того чтобы распахнуть ворота перед князем своим, они их заперли и тем самым меня с посадником обесчестили. Меня, который вам крест целовал, которого назвали вы князем своим! А раз я князь ваш, то прошу у вас управы на злокозненных псковитян. Прошу приговора вашего оскорбителям и предасти прошу их в руки мои.
— А что ты с ними делать думаешь, князь? — поинтересовался кто-то с дальней лавки.
— На то будет моя княжья воля, — отвечал Ярослав, пытаясь узнать кричавшего.
— А ведомо ль тебе, почему ворота были затворены? — спросил боярин, сидевший у стола.
Князь догадывался, но на вече счел за благо сказать обратное:
— Ума не приложу.
— Ну а все же, как думаешь об этом?
— Я думаю, — князь обвел всех потемневшими глазами. — Я думаю, они предались литве и, чуя в том вину свою, испугались князя впустить. Ведь если б я дознался, я бы спуску не дал, видит бог.
— А есть ли на то у тебя послухи-свидетели?
— Войду во Псков, будут и послухи.
Слушает Александр, сидя около отца, его спор с боярами. Неужто у него силы нет самому взять возмутителей и переветчиков, если они есть во Пскове? Почему отец у веча приговора испрашивает? Наверное, потому, что не в мизинных людях обретаются возмутители, а тоже в высоких должностях, а стало — имеют средь боярства своих сторонников. Тут одной силой не возьмешь, умом надо.
