которые он рванулся, и поэтому ударил он уже тогда, когда издыхающий зверь последним рывком достиг княжича. Вепрь успел навалиться на ноги Александру и, обливаясь кровью, испустил дух.
— Ноги, — поморщился княжич. — Скорее освободите ноги.
Ратмир и Рача вцепились в жесткую, колючую и липкую щетину вепря. Им стоило больших усилий свалить тушу с ног своего господина.
Александр был бледен. Не лучше выглядели и его слуги.
— Благодарю тебя, господи, — крестился Ратмир.
Княжич попытался встать, но резкая боль в левой ноге не позволила ему этого.
— Кончай молитву. Пособи встать.
Ратмир и Рача подхватили княжича с двух сторон, осторожно помогли подняться. Но княжич мог встать только на правую ногу. Платье и сапоги его были залиты кровью зверя, что поначалу сильно испугало слуг.
Ратмир побежал за конем, а Рача помог княжичу присесть на тушу вепря.
— А хорош зверь, — похлопал Александр по жесткой щетине. — Коли б не ты, не быть бы мне живу. Спасибо тебе, Рача, спасибо.
— Слава богу, что обошлось, — искренне молвил Рача. — В другой раз так нельзя — бросаться свинье в лоб. Надо пропускать. Понял?
— Да это-то я давно понял. Стоян уши прожужжал. А тут вижу, несется, как стрела. Думаю: промахнусь, не успею ударить. Вот и выскочил встречь. Куда хоть угодила мое-то копье?
Рача осмотрел зверя.
— Да вот. Удар пришелся у плеча, но высоковато. Загнал ему под кожу копье. А коли б чуть ниже, мог бы в сердце угодить, если б меж ребер попал. Для начала добрый удар.
— Ты не льсти, — поморщился княжич. — Удар — тьфу! Коли б, коли б, вырос бы во рту гриб.
Вскоре прибежал Стоян, увидев окровавленного княжича, напугался:
— Что с тобой, Ярославич?!
— Пустое, нога подвернулась.
Ловчий хотел было на Рачу напуститься, что не углядел, но Александр осадил его:
— Перестань, Стоян. Если б не Рача, меня б отпевать пришлось.
Набежали кличане, заахали, зацокали, нахваливая убитого зверя и искренне жалея пострадавшего юношу.
— Надо к Кузьмихе его, — предложил один из кличан. — Та мигом поправит ногу-те.
— Ишь чего выдумал, — возразил другой, — княжича к ведьме этой.
— Ведьма, ведьма, а меня дважды от смертыньки спасла. Да твоему дитю кто брюхо-те вылечил? Не Кузьмиха ль?
— Можа, то случай с дитем-то.
— Дурила. Какой «случай»? У всех-то болевшие дети преставились, а ты небось к Кузьмихе побежал. А теперь: «ведьма».
— Все одно с нечистым она водится.
Пока кличане меж собой препирались, решая, как помочь княжичу, Ратмир привел Александру коня.
— В веску, — коротко бросил Александр и поехал следом за толпой кличан, устремившихся домой.
Стоян и еще несколько дружинников остались, чтобы разделать и погрузить тушу кабана.
Весь путь ехали молча и шагом, лишь в виду вески княжич обернулся к Ратмиру.
— Догони кличан, узнай, где Кузьмиха живет.
Ратмир подстегнул коня и скоро нагнал смердов.
Переговорив с ними, он воротился в сопровождении старика.
— Вот, Ярославич, этот дед покажет.
Веска оказалась немалой. Более десятка дворов беспорядочно теснились на угорье близ речушки.
А выше всех, на отшибе, под старым развесистым дубом стояла Кузьмихина избенка. Недалече уже лес начинался.
— Что это вы, аль выгнали ее? — спросил Александр деда. — Эвон куда запятили.
— Сама так возжелала, поближе, знать, к нечистой силе, — отвечал старик, крестись и сплевывая.
— А давно она с нечистым знается?
— Давно. Еще в молодости чуть что — шасть в лес. Травку сбирает всякую, сама что-то шепчет да смеется.
— А пошто ж вы к ней с хворями бегаете?
— А куда денешься? Заболит что люто, хошь к кому побежишь.
— Кузьмиха помогает?
— Вестимо. Травку какую-нито попарит, даст подышать ейным духом, с «самим» пошепчется. И все.
— С кем с «самим»?
— Вестимо, с нечистым же. А он ее слушается. Выйдешь от Кузьмихи, сплюнешь через плечо, перекрестишься три разы, — это чтоб он отстал, — и до избы своей бегом.
Избенка Кузьмихи маленькая, с одним оконцем, затянутым пленкой бычего пузыря.
Сама Кузьмиха и впрямь на ведьму смахивает — волосы седыми космами из-под повойника торчат, нос сух, темен, глаза глубоко запали под насупленными бровями.
Княжич уже пожалел было, что надумал к ней приехать. Можно б было и до Городища потерпеть, а там бы лечец княжий пособил ноге. Александр и поворотил бы на Новгород, да гордость не позволяла. Что смердам помыслится? Испугался, мол, княжич ведьмы-то, слабенек оказался. Не только уехать, но вида-то являть нельзя, что старуха эта и впрямь страшновата. Может, и ведьма, поди проведай.
— Добрый вечер, старая, — приветствовал Кузьмиху Александр, стараясь не опускать глаз под ее пронзительным взглядом.
— Здравствуй, здравствуй, сынок, — отвечала старуха голосом ласковым, не вязавшимся с ее видом. — Чай, приболел, сердешный?
— Это тебе не «сынок», — сердито осадил ее дед. — А княжич. Наш княжич Александр Ярославич. «Сынок»…
Старуха с укором посмотрела на деда.
— Эх ты. Век прожил, дела не понял. Чай, мне не званье ведать надобно, а хворь, человека терзающую.
Сказав это, она отвернулась от старика и уж более не интересовалась им.
— Никак, ноженьку зашиб, сынок, — молвила Александру участливо. — Не кручинься, поправим.
«И впрямь ведьма», — подумал Александр, дивясь такой догадливости. Он перекинул больную ногу через луку седла, и тут же подбежавшие слуги помогли ему спуститься с коня.
— Милости прошу, сынок, до моего дома.
Опираясь на плечи слуг, княжич, пригнувшись, протиснулся в Кузьмихину избу.
Она оказалась столь мала, что от середины ее можно было рукой любую стену достать. Тусклый свет, проникавший через оконце, скупо освещал стены, сплошь увешанные пучками сухих трав и кореньев. И даже земляное ложе в углу было застелено травами. Кузьмиха вошла следом и указала отрокам:
— Положите.
Александр с помощью слуг лег на душистое ложе и вытянулся с облегчением, ощутив наконец желанный покой.
— А теперь идите, — велела старуха отрокам, — вздуйте во дворе огонь да поставьте на него греться воду.
Когда все ушли, Кузьмиха присела возле княжича и осторожно коснулась больной ноги.
— Болит?
— Болит, — признался княжич.
