— Я спрашиваю, за что казнили человека?! — крикнул сердито Александр, погрозив кому-то плетью.
И тут стоящий впереди бородатый мужик ответил хмуро:
— Не хлопочи, княжич. За дело.
— За какое дело? — повернулся к нему Александр.
— Потому как в зверя оборотился он, христиан губил для утробы своей окаянной.
— Смерть человекоядцам! — закричали вокруг другие. — Смерть!
Княжич побледнел от такой страшной новости и вдруг, указав плетью на Волхов, крикнул звонко:
— Моим именем велю таких убивать без суда! Нет милости псам.
— Смерть человекоядцам! — глухо повторила голодная толпа.
Княжич ехал шагом и думал с тоской и болью, что каждый из них дошел до такой крайности, когда человек уже становится зверем. И страшно ему было не их, а своего бессилия перед этой бедой.
На Городище он рассказал кормильцу о разговоре с архиепископом.
— Что ж, Спиридон прав, — вздохнул кормилец. — Замирять надо землю. Ибо без ратей забот хватает ныне. Разбежится смерд, перемрет — кто по весне орать землю станет?
Сразу после обеда на Городище полагалось почивать. И на этот раз, отобедав, княжич ушел в свои покои и уснул.
Проснулся он ввечеру и тут же сел за грамоту своему отцу. Писал княжич подробно, подолгу обдумывая каждую строку, чтобы мысль была не только ясна, но убедительна, и чтобы на грамоте не было помарок, которые терпеть не могли ни князь, ни сам княжич.
Когда стемнело и уж плохо видать буквы стало, Александр позвал Ратмира и велел принести огня.
Ратмир ушел, но вскоре ворвался в покои и крикнул тревожно:
— Ярославич, Новгород в огне!
— Как… в огне?
— Горит! Горит весь. Бежим в сени, оттуда все видать.
Они кинулись по темным переходам в княжеские сени. Столкнулись на лестнице нос к носу с кормильцем.
— Вы куда? — спросил Федор Данилович.
— В сени. Оттуда пожар зреть.
Когда они вбежали в сени, пять окон, выходивших на город, были залиты тревожным заревом пожара.
Пылал Славенский конец города, и поскольку он был ближе к Городищу, отсюда казалось, что горит весь Новгород. С каждым мгновением огонь разрастался вширь и ввысь. Тревожный набат доносился из города.
— То не случай, а злой умысел, — сказал Федор Данилович. — Голодные ищут жита и зажигают богатые дворы, дабы в суматохе поживиться.
— Но ведь зажигальникам смерть на месте, — сказал Ратмир.
— Стало быть, голод сильнее страха смерти. Кабы на нас сия беда не грянула…
— Могут и нас зажечь? — спросил Александр.
— Могут, Ярославич, все могут сотворить люди, потерявшие от голода разум.
Кормилец ушел. Княжич и Ратмир молча стояли у окна, завороженные жуткой картиной полыхающего города. Горело торжшце, горели церкви Ярославова дворища, полыхали целые улицы. Широкое зеркало воды отражало гигантское пламя, и отрокам чудилось страшное — горит сам Волхов.
Великой болью полнилось сердце юного наместника.
А пламя подымалось к небу, уничтожая и город, и людей, не щадя виноватых и правых, голодных и сытых.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
«ТЫ НАШ КНЯЗЬ!»
XXIV
ВЕПРЬ И ВЕДЬМА
Ловчий Стоян сам выбрал место для княжича, поставив его за толстым корявым дубом.
— Запомни, Ярославич, — наказывал он. — Не спеши, в лоб не бей, все одно не пробьешь. Дай ему поравняться с собой, а тогда бей под ухо або под лопатку. Не промахнись, худо будет.
— Постараюсь.
Стоян, еще раз осмотрев позицию княжича и убедившись в ее надежности, тихо ушел. Он свернул к пушистой елочке, где поставлен был Ратмир.
— Ты вот что, Ратмирка, — обратился к нему ловчий. — Стань поближе к княжичу, но чтоб он не видел тебя. Чуешь? А если выйдет вепрь на княжича, тут-то готов будь. И коли что, не мешкай. Вепрь — скор зверь, вмиг княжичу кишки выпустит.
— Свят, свят, свят, — испуганно закрестился Ратмир. — Чего мелешь?
— Не мелю, а знаю. И копьем тогда лучше не пользуйся, бей кинжалом под лопатку. Зубами рви, а княжича не дай задрать. Чуешь?
— Чую.
Заметив испуг в глазах Ратмира, Стоян понял, что достаточно страху нагнал, и решил ободрить.
— А вепря не боись, он, чай, тоже тварь живая, свинья и свинья. Уязвить легко и даже просто. Главное, не промахивайся. Он крепок осенью, а сейчас весна.
Ловчий ушел, и окрест наступила полная тишина.
Ратмир осторожно прокрался к кустам, куда указал ему Стоян. Он старался и дышать даже тише, чтобы не услышал его Александр.
Ратмир знал, что с другой стороны от княжича находится Рача; он не впервой на таком лове, вепрей бивал уже, и это успокаивало юношу: втроем и с чертом управимся! Тьфу, тьфу!
Тишина была долгой, утомительной. Но вот вдали прозвучал рог, и сразу оттуда послышались вопли и свист кличан [66].
Александр стоял за дубом, не спуская глаз с мелкого орешника, откуда должен был появиться зверь. Кличане заходили дугой, стараясь тем самым направить кабана точно на княжича. Их крики, хлопки, свист приближались.
Александр чувствовал, как гулко бьется его сердце в ожидании зверя и млеют пальцы, сжимая копье. В первый лов на вепря хотелось только удачи. Он мысленно молил бога направить вепря на него.
— Только бы сегодня, только бы сейчас! А потом…
Зверь выскочил из орешника неожиданно. Он, подобно копью, стремительно мчался мимо дуба, и Александр понял, что ждать нельзя. Он выступил из-за дерева с копьем наперевес и сделал выпад вперед, нацелив удар в плечо вепрю. Копье вонзилось, но разгон зверя и вес его были столь велики, что черенок копья хрустнул как соломинка.
Вепрь с визгом промчался мимо, словно тараном сбив княжича с ног. Все это видели из-за кустов Ратмир и Рача. И одновременно, не сговариваясь, они кинулись на выручку княжичу, когда разъяренный вепрь, поворотив назад, ринулся на лежавшего Александра. Княжич выхватил кинжал, но вскочить не смог.
Рача вонзил свое копье первым, попав точно под лопатку вепря. Ратмира задержали кусты, через
