Начнем.
Братила тихо толкал лодейку вдоль берега. Впереди, поднявшись во весь рост, стоял княжич, зорко вглядываясь в холодные прозрачные воды, освещаемые огнем.
— Али не зришь? — зашептал Братила, останавливая лодейку. — Эвон щука.
Княжич видел чистое дно, медленно шевелившуюся траву, но никак не мог увидеть щуки.
— К берегу, к берегу ближе, — шептал Братила.
Наконец-то Александр увидел ее. Щука спала, приткнувшись рылом к самому берегу.
— Не замахивайся, не замахивайся, — продолжал шептать рыбак. — Вводи острогу в воду осторожно. Вот так. Подводи, подводи к ней. Ближе к голове. Теперь бей! Ну!
Под водой острога бесшумно пронзила щуку. Рыба забилась, взмутив вокруг воду. Александр выхватил добычу и ногой столкнул ее с острых зубьев в лодейку.
— Осторожней, княжич, — предупредил Братила. — Эта тварь хуже пса кусается.
И как бы в подтверждение его слов, бившаяся на дне лодейки щука вцепилась зубами в лежавшее там весло.
— Вот так-то ладно будет, — молвил довольный Братила, подтягивая к себе веслом щуку, чтобы княжич ненароком не наступил на нее.
В голосе Братилы искренняя радость, словно это он поймал рыбу. Но для него сейчас во сто крат дороже своей удачи — удача княжича. Уж очень старик угодить хочет своему господину. И не корысти ради, а так, от чистой и доброй души своей, от нежности, проснувшейся вдруг к этому отроку.
— Зри, зри, эвон под куст, Ярославич.
Вторая щука была вдвое больше, и княжич едва управился с ней.
— Подкинь-ка лучин, а то сгаснет, — посоветовал Братила.
Княжич положил острогу поперек лодейки, занялся огнем. И в это время из темноты вынырнула большая лодья, в которой маячило несколько фигур.
— A-а, збродни! Попались! — злорадно закричали оттуда, и несколько весел мощно ударили по воде.
Но тут же из кустов, тенькнув, пропела стрела и впилась в борт лодьи. И голос Ратмира из темноты приказал холодно и недобро:
— Стой, псы, коли живот дорог!
— Вы че, ослепли?! — взвизгнул Братила. — Се княжич лучит!
На лодье произошло замешательство, весла заработали вразнобой, пытаясь остановить разогнавшуюся посудину.
— Господи, помилуй, — скулил кто-то там испуганно. Но лодья плохо слушалась недружных гребцов. Наконец ее удалось остановить, и она стала разворачиваться бортом. Шесть монахов поднялись в лодье, оставив весла.
— Прости, Александр Ярославич, — сказал один из них. — Нечистый попутал. Помстилось, смерды с лучом шастают.
— А вам-то что за печаль? — спросил княжич. — Чай, угодье-то не ваше.
— Ведомо нам, ведомо, Александр Ярославич, ловитвы здесь княжьи, но далее за луком наш монастырский закол. Так что соседи мы, а смердам где б ни поразбойничать, абы ухватить чужого.
— Вот и гребитесь к своему заколу, — посоветовал невидимый с берега Ратмир. — Да в другой раз допрежь вопить «збродни», зенки-те свои протрите.
Смущенные, монахи убрались восвояси, попросив княжича сердца на них не иметь и пожелав ему доброй ловитвы.
И все же княжич после отъезда монахов велел поворачивать назад, чтобы не заплыть в монастырские воды.
— Для них бы честь была, коли так бы сотворилось, — пробормотал Братила.
Они плыли назад, приближаясь к избенке Братилы, и Александр уже сам высматривал рыбу, а найдя, подымал вверх руку, давая тем знать Братиле, что надо остановиться.
— А что, и ловят они смердов с лучом? — спросил княжич рыбака.
— Бывает, — неохотно отвечал Братила.
— Стало, лучат смерды?
— Так ведь, Александр Ярославич, всякому человеци рыбки хочется. А смерд, чай, всех нас и монахов тех же хлебом кормит, а они…
Братила, спохватившись, умолк на полуслове. Александр оглянулся, внимательно посмотрел на рыбака.
— Ну что, «а они»? Досказывай. Чего смолк-то?
Братила помялся, отвечал уклончиво:
— Дык сторожат, аки совы зайцев.
— Ну а ловят ежели, то что? — допытывался Александр.
— Ежели словят, добра не жди. Такую виру присудят, что сам смерд того не стоит. Смерду попадаться — хуже смерти. Летось одного так-то прихватили, так он не дался.
— Как «не дался»?
— А просто. Прыгнул с лодейки прямо в реку-те, думал, отстанут монахи. Не тут-то. Оне за ним, он уныривать да и попал под корягу, так доси и не вынырнул.
— Ну а у тебя лучат смерды? — спросил в упор рыбака.
— Как можно. Чай, ез-то твой. Рази я позволю… Да я…
«Врет старик, — подумал, веселея, княжич. — Врет, ну и бог с ним».
Александр бросил острогу и, сев на лаву, взял весло.
— Ну что, Братила, достанет нам на уху? Махнем к дому твоему.
— Дык ты б весло мне отдал.
— Ничего, в четыре-то руки быстрее добежим. Пихайся шестом, а я на весле разомнусь.
Княжич заработал веслом сильно и весело, то и дело перекидывая его с одной стороны на другую. Братила не успевал и упереться шестом, лодейка сама мчалась вперед.
— А силенкой тебя, Ярославич, бог не обидел, — говорил рыбак, едва переводя дух. — Кабы нам сослепу-те на берег не выбежать.
— Не выбежим, — отвечал Александр, мощно загребая веслом. — А выбежим, так еще Ратмирку прихватим. Эвон по кустам шумит.
Ратмир и впрямь едва поспевал за ними по берегу, ломясь через кусты и рискуя в темноте выбить себе глаз.
Дружинники, оставшиеся у Братиловой избенки, давно уже развели огонь и поджидали княжича.
— Ну, мужи, оголодали, чай, — крикнул Александр, выпрыгивая из лодейки. — Доставайте засапожники, и живо рыбу пластать.
Дружинники засуетились, подкинули в огонь дров и при свете огромного костра принялись чистить рыбу. Братила, зная, что из щук уха не очень вкусная будет, потихоньку сбегал к садку и приволок оттуда осетра.
Княжич, лежавший недалече на копне сена, ничего не заметил, да и дружинники не обратили внимания. Всю рыбу перечистили и, нарезав кусками, засыпали в кипящий котел.
Ратмир подошел к княжичу. Александр лежал, закинув за голову руки, смотрел на звезды и грыз соломинку. Ратмир присел на копну.
— Ярославич, я тебя спросить хотел.
— Спрашивай.
— Зачем князь на Киев пошел? Али мало тут дел?
Александр повернулся на бок, с удивлением взглянул на милостника, и впрямь дело дивное — он сам только что об этом думал. А тут Ратмир словно мысли его услышал.
— Небось пойдешь, коли Киев без князя остался, — отвечал он.
— А как же случилось сие? Град же, сказывают, самый великий на Руси.
— Верно, велик Киев, оттого и много на него охотников. А пошло все с крамолы Михаила