— Это верно, — взглянул ласково на дочь Брячислав. — Она у меня заботливая.
— А мне дочерей бог не дает. Все сыны, сыны, — вздохнул со значением Ярослав. — Столов им не напасешься.
Взглянул пронзительно на Брячислава: понял ли он намек-то? Кажись, нет. Уставился на свою Александру и не слышал, наверно, толком, что гость сказал. И поэтому, когда разговор до настоящих дел дошел, Ярослав еще раз попробовал намекнуть непонятливому хозяину:
— За Смоленск ты меня не благодари, то я для острастки Миндовгу. А о прочем веди разговор с сыном моим, князем новгородским, Александром Ярославичем. Ваши земли граничат, ваша корысть совпадает. А мой-то Владимир эвон у черта на куличках.
Так о деле и не захотел говорить великий князь, все кивал на князя новгородского. И это должно было быть намеком Брячиславу: великий князь заехал, а от дела уходит. Зачем же тогда он заехал?
Но не догадался князь Брячислав, а может, вид только сделал. И поэтому перед отъездом из Полоцка Ярослав попросил его:
— Александр приедет, прими, брат, его, как меня.
— Это на ложе возлежа, что ль? — улыбнулся Брячислав.
— Нет. Зачем же болеть-то? Выздоравливай, — поморщился Ярослав от непонятливости князя. — По-свойски прими, я хотел сказать.
Так и уехал из Полоцка великий князь, не решившись заговорить о главном и не зная точно, понял ли его намеки Брячислав.
И теперь, посылая сына к нему, он опять скрытничал. Говорил о поисках союза, а сам думал о юной Александре. Добрая жена сыну была бы, а ему — невестка.
— Ты вот что, Александр, — наказывал Ярослав. — Ищи союза, да как можно крепшего, а для этого сдружись с Брячиславом, не чурайся застолья, бесед душевных, на ловах с ним побудь. Ты эвон какой, к душе ему ляжешь.
И чтобы развязать сыну руки во всем, Ярослав сказал ему, когда уж Александр в седле сидел:
— Ты не отрок, но муж, а посему на меня не оглядывайся, все сам решай. Слышь? Все. А я тебя загодя благословляю.
— Спасибо, отец, — кивнул Александр, коснувшись рукой шлема, и тронул коня со двора.
В Полоцк Александр захватил младшую дружину свою, самых преданных воинов. Все были хорошо вооружены — путь впереди лежал неблизкий и опасный. В любой миг на отряд могла набежать литва.
Ехать решено было через Псков.
ХII
ПО ПРАВДЕ И СОВЕСТИ
Псковский посадник Твердила встретил молодого князя ласково. Затащил на свое подворье и угощал в трапезной широко и обильно. При всей своей ласковости и внешнем добросердечии Твердила хитер был, как старый лис. Не столь уж любил он Александра, сколь побаивался Ярослава. Потому и радовался, что не под батюшкой, а под сыном обретается. Но виду не показывал, а даже наоборот.
— Как здравствует наш великий князь Ярослав Всеволодич? — спрашивал Твердила, заглядывая в глаза Александру.
— Здоров батюшка.
— Ну и слава богу, слава богу, — крестился Твердила. — Трудов у него ныне ой-ой-ой, не позавидуешь.
Они ели и пили не спеша, вели беседу неторопливо. И Твердила, мысливший побольше разузнать от князя за медами-то, принужден был сам все ему обстоятельно рассказывать. Думал, захмелев, молодой князь разболтается. Ан нет, Александр меды пил, но ума не терял, все более сам выспрашивал.
«Вот уж истина, — вздыхал с завистью Твердила, — кто пьян да умен — два угодья в нем».
Беспокоило князя приграничье. Он спрашивал, сколько засад установил Твердила за Псковским озером и где они расположились? Попросил даже показать на чертеже. Твердила велел слуге принести чертеж в трапезную. И, разложив пергамент меж кубков и тарелей, тыкал толстым пальцем, показывая князю места засад.
Александр хмурился, сводя черные брови к переносью, допытывался у посадника о численности людей, коней и оружия.
В дверях появился Ратмир. Князь взглянул на него.
— Что у тебя?
— Там смерды к твоей милости просятся, — ответил Ратмир.
— Какие еще смерды? Зачем?
— А-а, — догадался Твердила, — поди, это Лочка с Иванкой.
Ратмир промолчал, даже не взглянув на посадника, он смотрел в глаза Александру преданно и просительно.
— Они, что ли? — спросил Александр.
— Они, князь.
— Так я их гнать велел, — крикнул Твердила. — Ишь умыслили с кем тягаться.
Но Ратмир и здесь не взглянул на посадника, ровно и не слышал его. Стоял, ожидая велений князя.
— Что у них? — спросил князь.
— К тебе со слезницей, Ярославич. Прими их.
— Гнать их, чего там! — не унимался захмелевший Твердила, не обращая внимания на то, что князь и слуга его словно и не замечают хозяина.
— Где они?
— У ворот. Сюда их не велено пускать.
Князь обернулся к посаднику.
— Вели впустить, Твердила. Не велика честь слабее себя обижать.
Они вышли на крыльцо. По знаку хозяина слуги вынесли лавку, на которую и сел князь Александр. Сам Твердила обиженно жался у балясины, сердито посверкивая очами на своих слуг: уж не могли оберечь покой его и высокого гостя.
Смерды, скинув шапки, стояли в самом низу, у крыльца. На ступени они не смели ступить без господского позволения.
— Что у вас, христиане, ко мне? — спросил Александр.
Оба смерда, ровно сговорившись, пали на колени.
— Заступись, светлый князь, за-ради Христа. Великую обиду сотворили нам монахи спасо- мирожские.
— Сказывайте все, — нахмурился Александр и рукой знак подал, веля смердам встать.
Смерды поднялись с земли, отряхнули свои самотканые портки. Старший начал говорить:
— Меня звать Лочка, князь. Наша веска стоит на острове Рожицком. Сам ведаешь, какие земли там, — пески да камни. Потому испокон покосы наши на берегу были, а ныне монастырь их себе забрал. И остались мы ни с чем, светлый князь. Пошли к настоятелю отцу Дамиану, а он: где, мол, живете, там и косите. А на острове где ж косить-то? Разве что каменья грызть.
— Почему вы на острове веску поставили? — поинтересовался князь.
— А как быть-то, светлый князь? Литва почитай кажин год в загон на нас бегает. А где от нее оберечься? Ведомо, на острове. Однова пробовали к нам на лодье подойти, так мы их зажгли стрелами.
— Это как же?
— А просто, князь. Вяжем к стреле пук соломы али охвостьев льняных, да чуток в смолу кунаем, и поджигаем. Посля пускаем.
— А в полете не гаснет?
— Не. Ежели и притухнет какая, хоть искру да донесет. А там просмоленное-то мигом и от искры
