Появление большого числа шнеков[83] в устье Невы встревожило новгородские заставы. Ижорский старейшина Пелгусий, в крещении Филипп, не стал дожидаться, пока на берег высадится все войско. Повелев сторожам застав отходить к лесу и ни на миг не выпускать из виду врага, Филипп помчался в Новгород. Он скакал всю ночь, дважды сменив в пути коней.
Утром Пелгусий прискакал на Городище. Узнав о его прибытии, князь вышел из трапезной, не окончив завтрака. Пелгусий ждал на крыльце, и по его взмыленному коню, стоявшему у крыльца, по хмурому виду самого ижорца Александр догадался: беда!
— Свейское войско, князь, высадилось на Неве. Пришли на шнеках, под парусами.
— Куда плыть хотят?
— Не ведаю, князь. Сразу же поскакал к тебе. Но по всему, лагерем встают. Видел, как шатер княжеский волокли и раскидывали.
— Сколько шнек?
— Много, князь. Весь берег облеплен.
Увидев, как недовольно нахмурился князь, Пелгусий сказал:
— Не менее ста шнек будет.
— То-то. «Не менее», — проворчал князь. — Считать надо вдугорядь, Филипп, считать. — Повернулся к Ратмиру: — Прикажи отрокам сзывать боярский совет. Вели и нам коней подать. Ему тоже, — кивнул на Пелгусия. — Своего-то запалил?
— Да это уж третий от Невы.
— Верно делал, что гнал так. Сейчас время дороже золота.
Ратмир убежал исполнять приказание князя.
— Все это, Филипп, сейчас поведаешь боярскому совету.
Боярский совет, узнав о беде, был на удивление единодушен: войско снаряжать немедля и, вруча его под руку князя Александра Ярославича, молить пресвятую богородицу о даровании победы оружию новгородскому.
Получив власть, князь первым делом распорядился взять под стражу почти все дворы на Варяжской улице, где жили в основном купцы-иноземцы. Велено было никого из них не выпускать, но и обид им никаких не чинить. Держать дворы те под стражей вплоть до особого веления князя.
Купцы новгородские, потребовавшие объяснения этих крутых мер, получили от князя ответ: «Стража поставлена, дабы оберечь богатых гостей заморских от гнева людей мизинных, который вероятен при сих обстоятельствах».
Ни словом не обмолвился Александр Ярославич о главной причине. А она была.
Своим первым военным приказом князь пресекал всякую возможность соглядатайства. Ему очень важно было, чтоб о приготовлениях Новгорода враг ничего не узнал прежде времени.
А Новгород меж тем забурлил, зашевелился. Носились из конца в конец уличанские старосты, сотские, скликая ополчение. Не останавливаясь и ночью, дымили кузницы, звенели наковальни, бухали молоты. Спешно ковалось оружие для новгородской дружины. Перед общей бедой забыли вчерашние ссоры-раздоры:
— Браток, подай-ка эвон то железо.
— Братья, не видели ли Гаврилу Олексича?
Это уж в крови у славян — враг у ворот, крепче железа спаиваются между собой. Не угрызешь, не сломишь. Даже воры забывают о своем подлом ремесле, берутся за оружие и в злой сече дерутся не хуже других, закрывая порой грудью того, у кого вчера лишь калиту срезали.
Не суждено было Александру Ярославичу закончить завтрак и на другой день.
— Послы свейские у ворот, — сообщили в трапезную.
Во дворе ждал его улыбающийся Ратмир, скалил крепкие зубы.
— Чего ты? — насупился Александр. — Калиту нашел?
— Да нет, Ярославич. С послами смех. Взяли их за Гзенью и едва не перебили, узнав, что свей они. Наконец выведав, что к тебе они с грамотой, все же не удержались дружинники, помяли их изрядно. Вон приволокли.
— Дураки, — выругался князь. — Нашли с кем воевать — с послами.
— Ведомо, дремь, — поддакнул Ратмир, все еще улыбаясь.
— А ты-то, — сверкнул на него глазами князь. — Тоже хорош. Вместо того чтоб наказать ретивых, сам скалишься.
Ратмир погасил улыбку, посерьезнел. Прошел за князем в сени. На крыльце уже ждали Федор Данилович и Степан Твердиславич, прискакавший только что из города.
— Сказали, что полон на Городище дозорные поволокли, вот я и… — оправдывался посадник в своем столь неурочном появлении.
— Не полон, а послов, — жестко поправил князь. — За полон надо драться, а послы сами в руки идут.
Велел князь позвать и Светозара, на тот случай, если вдруг писать доведется. Светозар пришел, сел на углу стола, положил лист пергамента, перо, пузырек с чернилами открыл. Александр сел на столец, за спиной встали Ратмир с Федором Даниловичем. Степан Твердиславич — у окна. В дверях два дружинника оружных.
— Введите послов, — приказал князь.
Послы — их было двое — и впрямь помяты, у старшего красовался большой синяк под глазом. Оружие у них было отобрано, но железные панцири на груди сияли.
Князь ожидал жалоб, но ошибся. Старший посол, увидев князя, подтянулся, приосанился и сказал полувопросительно:
— Я видеть князь Александр?
— Да. Это я, — ответил князь.
— Нильс, — представился посол, поклонился и, коротким движением выхватив откуда-то из рукава грамоту, протянул князю.
— Ярл Биргер имеет честь сообщить тебе!
Князь подозвал Светозара, подал грамоту.
— Читай.
— «Князь Александр, — начал читать Светозар. — Если хочешь противиться мне, то я уже здесь и уже попираю землю твою. Лучше же приди и поклонись и проси милости моей, и я дам ее, если захочу. Если же воспротивишься мне, то порабощу и разорю всю землю твою и станешь ты и дети твои моими рабами».
Светозар кончил чтение, в сенях воцарилась гробовая тишина. Бедный Ратмир кусал губы, готовый по малейшему знаку князя броситься и отомстить за обиду. Федор Данилович хмурил брови. Князь не шевелился, лишь пальцы его, сжимавшие подлокотник, побелели.
— А твой ярл спесив, — сухо сказал наконец Александр. — Сам рожна ищет.
— Какой будет твой ответ, князь? — спросил Нильс, гордо приподымая подбородок.
— Ответ? — князь помедлил. — Ответ мой ему… будет.
— Как скоро? Я жду.
— Ответ будет не тебе, а ярлу твоему.
Нильс удивленно вскинул брови, еще не понимая, к чему клонит князь. И тут его осенило:
— Я понял, князь, ты принял его приглашение. Ты едешь на поклон.
— Еду! — отрубил Александр, резко поднимаясь со стольца. — А ты со своим поспешителем побудешь здесь.
Князь кивнул Ратмиру на послов:
— В поруб их.
Почти не скрывая своего торжества, Ратмир подбежал к послу, схватил его за железное плечо:
— Идем… пес!
Но в следующий миг Нильс, громыхнув железом, трахнул ничего не подозревавшего Ратмира кулаком в скулу и крикнул:
— То не по праву, князь!
