— Прикажи! Кому другому бы приказал, а дочери не могу приказать отправиться в тыл… Теперь наверняка будет проситься в отряд Бориса. Ведь она альпинистка.
— Может, это и к лучшему. Надеюсь, в отряде будет безопаснее.
— Кто знает, возможно, с боями придется сбрасывать фашистские тряпки с Эльбруса. Посмотрим, Евдоким, посмотрим. Ты мне вот что скажи, — перевел разговор Севидов, — ведь связь с ростовским подпольем была, значит, в штабе знали о Борисе. Почему же мне не сообщили?
— Ну, во-первых, Андреи, связь со штабом партизанского движения была налажена совсем недавно. А во-вторых… знаешь, у партизан на этот счет свои соображения.
— У всех свои соображения! — вспылил Севидов. — У партизан соображения, у Стечкуса тоже…
— Да не кипятись ты. Просто у каждого своя работа. А насчет немца… У меня и у самого тоже не выходит из головы этот перебежчик. Адъютант самого генерала Хофера бежит к нам. Да еще в такое время, когда почти каждый немец — от солдата до фюрера — уверен в победе. Паулюс у Волги, Клейст у Кавказского хребта, а этот обер-лейтенант бежит к нам.
— Да еще прихватывает с собой раненого советского командира, хочешь сказать.
— Вот именно. Уж очень как-то все туманно.
Со стороны моря в ширину всего горизонта на горы быстро надвигались тучи, словно чья-то торопливая рука задергивала полог на бледном небе, пряча едва мерцающие звезды. Сверху облака еще освещались далеким солнцем и были похожи на чистейший снег, но нижний их слой постепенно темнел, превращаясь из бурого в темно-фиолетовый. Эти фиолетовые тучи грозили вот-вот разразиться дождем. А пока тугой ветер, как разведчик, расчищал путь приближающейся грозовой лавине. Он сначала робко, порывами, хлестал по лесу и горам, а потом всей силой обрушился на встревоженные деревья. Молний еще не было видно, но издалека уже доносились прерывистые раскаты грома.
— Ну, сейчас гроза начнется, — проговорил Севидов, поднимаясь с бревна. — Давай-ка, Евдоким, в укрытие.
— Интересно, нам или Хоферу спешит на помощь Илья Пророк на своей колеснице?
— Кому-кому, а нашим артиллеристам помощи от него будет мало. Сейчас развезет все дорожки, все тропы. Уму непостижимо, как Бобров свои пушки потащит на склоны? Да и резервный артполк, успеет ли подойти?
— Меня беспокоит батальон Сироты, от него завтра может зависеть все, — озабоченно проговорил комиссар. — Полки Терещенко и Каргина, думаю, успеют закрепиться на склонах.
— Главный удар на себя примет Ратников. От начала до конца его люди будут в бою.
— И все же Сироте предстоит захлопнуть ловушку. Знаешь, Андрей, пойду-ка я к нему наведаюсь.
— Ну что ж, комиссар, давай. Я пойду к Батюнину, проверим резервы.
Дождь обрушился сразу. Но не ливневый. Гроза с молниями и громом шла стороной, а над Лесной Щелью монотонно сыпалась вода, словно просеиваемая сквозь мельчайшее сито.
Часовой провел полкового комиссара в шалаш, устроенный под густой, размашистой елью. Из шалаша уже расходились ротные и взводные командиры. Завидя Кореновского, капитан Сирота вернул командиров в шалаш. Он догадался, что комиссар пришел в его батальон неспроста.
— Лекций сегодня не будет, — улыбнулся Кореновский. — А инструктаж, я думаю, капитан уже провел. Хочу лишь напомнить, что от действий вашего батальона будет зависеть успех всей операции. Об этом должен знать каждый боец. Успех батальона будет зависеть от выдержки каждого красноармейца, командира. Именно выдержки. Мимо вас завтра пойдут немцы. Будет искушение ударить. Но вы должны затаиться, замереть до сигнала. Нарушение этого приказа может сорвать всю операцию.
…Когда командиры вышли из шалаша, Кореновский спросил капитана:
— Как настроение людей, Марат Иванович?
— Настроение боевое, товарищ полковой комиссар, — ответил Сирота. — Все рвутся в бой, словно предчувствуют завтрашнюю победу. Убедитесь сами.
— Да, я пройду на позиции. Где мои старые знакомые?
— Кошеваров и Суворов?
— И Мустафар Залиханов.
— Засели у самого выхода из теснины. Левее их уже никого нет. Можно сказать, пулеметный расчет на самой левой оконечности советско-германского фронта. Отсюда метров сто пятьдесят вверх по тропке. Вас проводить?
— Спасибо. Занимайтесь своими делами.
Скользя в кромешной тьме, Кореновский все же разыскал пулеметный расчет Кошеварова. Вторым номером теперь, после гибели Каюма Тагирова, был Мустафар Залиханов. За бой у Бычьего Лба пулеметчики были представлены к ордену Красного Знамени. Здесь же рядом выбрал позицию и красноармеец Суворов со своим ручным пулеметом.
Комиссар услышал их голоса, еще не доходя до позиции.
— Если хочешь, Мустафар, — говорил приглушенным басом Захар Суворов, — я тебе свою сестренку Клавдию отдам в жены, а ты мне свою Лейлу.
— Ты не знаешь, Захар, какая у меня сестра. Красивее ее нет на Кавказе. Царица Тамара!
— Тогда я боюсь, Мустафар. Царица Тамара своих любовников в пропасть бросала. Кстати, а ты видел царицу Тамару?
— Нет, но Лейла еще красивее. Она сейчас в партизанах. Лейла в нашей семье одна сестра.
— И у меня в семье Клавдия одна сестра. Все мои трое братьев на фронте. Отец в сорок первом под Яхромой погиб. А где мать с Клавдией, не знаю. Калуга наша под немцами была. А уж какая Клавдия красавица! Куда твоей царице Тамаре! Но уж за тебя, Мустафар, так и быть, отдам Клавдию. Вот только какой ты за нее выкуп дашь?
— Не знаю, Захар.
— Что, бедно жили?
— Зачем бедно? Колхоз у нас богатый. У нас на Кавказе никто бедно не жил, зачем так говорить.
— Хорошо, Мустафар, согласен. Отдаю Клавдию без выкупа. Вот только согласится ли твой отец? Ведь коран запрещает браки с иноверцами. Хоть я и не верующий, но и не мусульманин.
— Э, Захар, какой сейчас коран! Даже когда-то очень давно князь Темрюк отдал в жены Ивану Грозному свою дочь-мусульманку.
— Значит, по рукам?
— Не-ет, Захар, у Лейлы уже есть жених. Тоже русский.
— Тише вы, разгалделись! — прикрикнул Кошеваров. — Тише! Не иначе кого-то несет к нам на позицию.
— Что это тут за торг идет? — улыбаясь, спросил Кореновский. — Кричите так, что фрицы могут пожаловать к вам.
— Да вот, черти, — смущенно проговорил ефрейтор Кошеваров, — друг к другу в родственники набиваются.
— В родственники — это хорошо. Прикройте-ка, хлопцы, закурим. Так хочу курить, аж уши опухли. А дождь льет и льет.
— Ничего, это хорошо, — прикрывая плащ-палаткой комиссара, проговорил Кошеваров. — Завтра германец по-глубже в ущелье завязнет.
— Германец, Яков Ермолаич, и так уже завяз на Кавказе по самые уши, — раскуривая отсыревший табак, сказал Кореновский. — Кавказский хребет встал костью поперек горла Гитлеру. Им он и подавится. Но силен еще германец. И завтра рваться будет через Лесную Щель изо всех сил. Не хотят фашисты в горах зимовать, к теплому морю рвутся.
— Неужто до зимы не прогоним германца с Кавказа? — спросил Кошеваров.
— Должны прогнать, — задумчиво проговорил Кореновский. — А пока, Яков Ермолаич, наша задача — не пустить врага через эту Лесную Щель. И не только остановить здесь фашистов, а разбить. Позиция-то у вас вроде подходящая. Сектор обзора и обстрела хороший?
— Удобное место, товарищ комиссар, — ответил Мустафар Залиханов. — Немцы будут как на ладони,
