— Чего улыбаешься? — спросил Лысый. — Знаешь, что ли, этого Кетиля?
— Он мой дядя.
— Твой дядя! Ну, его там все уважают, сам увидишь.
Лысый замялся было, но любопытство пересилило деликатность.
— Ты говорил, что там, на площади, когда прощались с королем, ты был с братом?
— Да.
— А где он теперь, твой брат?
— Брат… он… я не знаю.
Лысый удовлетворенно кивнул, почти уверенный, что проник в тайну странного пассажира.
— Он тоже был на войне, твой брат?
— Да.
— И ты его там потерял, верно? Это ты его искал целых семь лет, да? Ты искал своего брата…
— Нет… нет, не брата… я искал… искал одну девушку.
Хааринен окончательно стал в тупик и снова заподозрил, что у молодого человека не все дома. Помолчав, он сделал новую попытку:
— А родители? Они у тебя где, на Малой Земле?
— Да.
— Ты им давал как-то о себе знать все эти годы? Они знают, где ты, что с тобой?
Молодой человек молчал. Закат почти догорел. Корабль чуть покачивало. На палубе не было ни души.
— Ты давал им о себе знать? — повторил свой вопрос Лысый.
Тот не отвечал; капитан повернулся к нему и увидел, что лицо его кривится и подергивается, словно он борется с мучительным волнением.
— Ладно, извини. В конце концов, это не мое дело… Надо думать, тебе видней, как поступать. Пойду я, пожалуй. Спокойной ночи.
Он уже шагнул было прочь, когда полный муки, едва слышный голос молодого человека остановил его.
— Думаете, они меня простят?
— Что-что?
— Мои родители. Думаете, они простят, что я все эти годы не давал о себе знать?
— Не знаю.
— Вот вы — вы бы простили?
Капитан не спешил с ответом; он крепко подумал, потом вздохнул.
— Трудно сказать. У меня детей нет. Но будь у меня сын, я думаю… думаю, да, простил бы. Я был бы так счастлив, что он вернулся, что все простил бы. Ну, а теперь уж спать, спокойной ночи!
Оставшись один на палубе, молодой человек подождал, пока окончательно наступит ночь, и лишь тогда спустился в трюм, в закуток, служивший ему спальней. Привалившись к мешкам с зерном, он лежал неподвижно, уставясь в темноту широко открытыми глазами. Качка, шлепанье воды о борта, торопливый топоток крыс — ничего этого он не замечал, весь уйдя в свои мысли. Мысли эти устремлялись, естественно, к Малой Земле, которую ему скоро предстояло увидеть, — но то и дело их неудержимо тянуло в другое место: там был замок где-то на Большой Земле, представлявшийся ему холодным и полуразрушенным, и его обитатели: белокурая женщина зрелых лет и высокий молодой мужчина, влачащие там, всеми забытые, свое призрачное существование.
17
Возвращение на Малую Землю
Едва сойдя с корабля Урса Хааринена на Большой Земле, Александер нашел другое торговое судно, где согласились его взять. В тот же день оно снялось с якоря и, обогнув остров с юга, взяло курс прямо на запад, к Малой Земле.
На следующий день, ступив после восьмилетнего отсутствия на берег родного острова, Алекс удивился — какой же он маленький. Поразило его и то, до чего все было буднично и в порядке вещей. Его возвращение лишь для него и было событием. Вода в гавани, дома, извозчичья коляска, в которой он ехал, приняли его как нечто само собой разумеющееся. Даже люди не обращали на него внимания, разве что слегка удивлялись — почему этот длинный парень так изумленно пялится на все вокруг.
Больше всего впечатления произвело на него, как ни странно, небо. Оно показалось ему трогательно маленьким. Необозримое небо Континента было слишком огромным, его ночная музыка — слишком волнующей, в том небе он тонул, терялся. На Большой Земле небо было белое и пустое. А это было свое, как раз ему по мерке, с легкими облаками и криками белых чаек.
Добравшись до города, он попросил высадить его на какой-то тихой улочке, не доезжая Главной площади, и дальше пошел пешком. Вопреки его ожиданиям, возвращение не так уж и радовало. Даже наоборот, его томила тревога. Несмотря на утешительные заверения капитана, он гадал, как-то встретят его дома. И вообще, найдет ли он там отца и мать такими, какими их оставил? Нельзя же, пропав на восемь лет, требовать от людей, чтоб они, не меняясь, ждали тебя на том же месте с распростертыми объятиями.
Кое-кого из встречных он помнил по прежним временам, но они его не узнавали.
Наконец окольными улочками он почти добрался до своей. Мостовая, стены, двери — все было прежним, ничто не изменилось. Ему стало нехорошо. Сердце так и колотилось, он шел все медленнее, как вдруг увидел впереди Бальдра Пулккинена, который как раз сворачивал за угол.
— Бальдр! — окликнул он.
Но тот не услышал.
Он кинулся вдогонку, заглянул за угол, увидел удаляющуюся фигуру.
— Бальдр!
Хромой остановился, обернулся и, моргая от бьющего в глаза солнца, пытался рассмотреть, кто это его окликнул. Потом рот его широко открылся, но он не смог произнести ни слова. Подковылял к Алексу и стиснул его в объятиях.
— О Господи! — повторял он. — О Господи Боже Ты Мой… Алекс! Живой!
— И ты живой, — сказал Алекс. — Мы оба остались живы…
— Верно, да и не мы одни, но все-таки!
Он немного отстранился, чтоб получше разглядеть друга.
— Э, в таком виде родителям лучше не показываться! Пошли!
Он потащил его переулками под гору, в рыбачий квартал, привел в какую-то комнату с низким потолком, скромную, но чистую и удобно обставленную.
— Тут я и квартирую. Садись давай, приведу тебя в божеский вид.
Он потрудился на славу. Решительно обрезал длинные космы Алекса, подровнял и причесал оставшиеся волосы, отер ему лицо и шею намыленной рукавицей, как мать своему ребенку, потом взялся за щетку и, поднимая тучи пыли, вычистил его плащ и сапоги. Слезы катились по его лицу, он давился ими и всхлипывал.
— Господи Боже Ты Мой, — повторял он, — я знал, что ты вернешься, но все равно, мне все кажется, что я стригу привидение! Как же я себя ругал, что дал вам уйти! Как же ругал, ты не представляешь!
Алекс молчал, покорно принимая эти заботы. В самом деле Бальдр предсказывал, что он вернется на Малую Землю. Он его «видел». Но он видел с ним и Лию, а вот тут-то и ошибся.
— Ну вот, — заключил Бальдр, — можно идти. Теперь ты уже не такой страшный, можешь им показаться.
Алекс, опасавшийся бесконечных расспросов, был благодарен другу за то, что тот ни о чем не
