напоминание о собственной смертности, чем возможность посмотреть на другого человека, распростертого на столе в морге.
Примерно на середине пути дорога уходила вниз, затем поднималась на холм, с которого был хорошо видно, как Атлантический океан обрушивает свой гнев на хрупкую береговую линию острова. В низине, ярдах в ста от северного края дороги, стоял маленький каменный дом с ярко-зеленой жестяной крышей. Такие пастушьи хижины были повсюду на острове. Местные фермеры использовали их как летние дома, когда отгоняли свои стада вглубь острова, где трава получше. Большинство таких домов давно пришло в упадок. Фин видел зеленую крышу на болоте Барваса каждый понедельник по пути в школьное общежитие в Сторновэе и каждую пятницу по дороге домой, в любую погоду. И часто, как сегодня, этот дом с юга освещало солнце, и он ярко выделялся на фоне чернеющего на севере неба. Любой мужчина, женщина и ребенок на острове узнали бы его. Для Фина летний домик имел особое значение, и сейчас этот пейзаж заставил его вспомнить о боли, которую он давно забыл или, по крайней мере, спрятал в темном углу памяти, куда не собирался заглядывать. Все эти воспоминания он загнал поглубже или выбросил, как старые детские вещи, еще двадцать лет назад, когда стал взрослым. Но полицейский понимал: пока он на острове, избежать подобных воспоминаний будет невозможно.
Поездка на западный берег завела его еще дальше в прошлое. Ганн вел машину, а Фин тихо сидел на пассажирском месте. Длинные отрезки пустой дороги соединяли открытые всем ветрам поселки, выстроенные вокруг церквей различных конфессий. Церковь Шотландии, Объединенная свободная церковь Шотландии, Свободная церковь Шотландии, Новая свободная церковь Шотландии… «Маленькие свободные церкви», как их называли во всем мире. Каждая отделялась от предыдущей и становилась источником ненависти и недоверия к своей предшественнице. Лучшее доказательство того, что люди не способны договориться! Фин смотрел, как деревни проносятся мимо, будто фото на страницах старого семейного альбома. Солнце болезненно резко высвечивало каждый дом, каждый столб и травинку. Нигде не было ни души, только иногда на дороге, у деревенского магазина или на заправке виднелись машины. Крохотные поселковые начальные школы тоже были закрыты: летние каникулы еще не закончились. Фин подумал о том, где сейчас дети. Справа в туманную бесконечность уходило торфяное болото, посреди которого только овцы сопротивлялись силе атлантических ветров. Слева сама Атлантика, как и всегда, катила волны к пляжам и бухтам, разбивая белую пену о темный гнейс — древнейший камень на Земле. На горизонте, словно мираж, виднелся силуэт танкера.
В Кроссе Фин увидел, что дерево, когда-то росшее у гостиницы «Кросс Инн», срубили. Пропала местная достопримечательность, единственное дерево западного побережья. Деревня без него казалась обнаженной. Свободная церковь Кросса, здание из темного гранита, по-прежнему возвышалась над домами упрямых жителей острова, которые назло стихиям ставили двойные оконные рамы. Иногда на их молитвы даже отвечали. Наступал такой день, как сегодня: ветер стихал, и небо пропускало к земле немного солнца, чтобы смягчить холод. Даже в тяжелой жизни на острове бывают приятные моменты.
Недалеко от церкви дорога шла по возвышенности, и полицейским открылся вид на северную оконечность острова. Коньки крыш блестели на солнце вдоль всего восточного горизонта между развалинами старых «черных домов». Фин увидел знакомую низину, в которой у дороги располагалась деревня Кробост, и очертания церкви, построенной, чтобы показать жителям Кросса, что в Кробосте живут столь же набожные люди.
Дорога вела через Свэйнбост и Лайонел к деревушке Порт-оф-Несс, мимо однополоски, которая уходила на Кробост и Мелнес. Там дорога заканчивалась, и утесы образовывали природную бухту на северо-западной оконечности пустынного золотого пляжа длиной полмили. Люди доработали это творение природы, построив волнорез. Когда-то по этой гавани взад-вперед сновали траулеры и рыбацкие лодки. Но природа отомстила людям: разрушила волнорез с одного конца — огромные опоры из камня и бетона не смогли устоять перед постоянным натиском моря. Теперь бухта практически опустела, в нее заходили только маленькие лодки, ялики и боты.
Ганн припарковал машину у «Оушен-Виллы», напротив дороги. Желто-черная полицейская лента билась на ветру. Дежурный полицейский прислонился к стене обзорной галереи и курил; при виде Ганна он поспешно выбросил сигарету. Какой-то шутник стер часть надписи «К берегу» на указателе, который смотрел в сторону гавани: получилось «К б…». Фин решил, что это намек на всех тех девушек-подростков, которые теряли девственность в эллинге, где субботним вечером умер Ангел.
Полицейские перешагнули через ленту и направились по извилистой дорожке к бухте. Шел прилив, зеленая вода заливала желтый песок. На причале рядом с ботом и парой яликов были свалены корзины для рыбы, зеленые сети, розовые и желтые буйки. Лодка побольше, вытащенная из воды, лежала на песке, накренившись под опасным углом.
Эллинг оказался таким, каким Фин его помнил: зеленая крыша из гофрированного железа, белые стены. Открытая правая сторона, два крошечных окошка в дальней стене выходят на пляж. Слева — две большие деревянные двери: одна закрыта, вторая полуоткрыта, внутри — лодка на прицепе. Внутри эллинга тоже была желто-черная лента. Полицейские вошли в полутьму левой части домика. На полу все еще оставались пятна крови Ангела, запах смерти перекрывал вонь солярки и морской воды. На деревянной поперечной балке под потолком виднелась глубокая выемка, оставленная веревкой, на которой убийца подвесил Макритчи. Стены заглушали шум моря и ветра, но не полностью. Выглянув в окно, Фин увидел, что начался отлив: морская вода откатывалась назад по гладкому песку.
За исключением пятен крови, бетонный пол был неестественно чист. Весь мусор аккуратно собрали люди в защитных костюмах для дальнейшего исследования. На стенах красовались граффити целого поколения: актуальные высказывания («Мердо — Гомик», «Анна любит Дональда») и вечная классика («В жопу Папу!»). От этих надписей на Фина напала тоска. Он вышел в открытую часть эллинга и глубоко вздохнул. Со стропил свисали грубо сделанные качели: две доски связали оранжевой веревкой, чтобы получилось сиденье. Такой же оранжевой веревкой, на которой в соседнем помещении повесили Ангела. Фин понял, что Ганн подошел и стоит у него за плечом, и спросил не поворачиваясь:
— Мы знаем, почему кто-то хотел его убить?
— Врагов у него было много, мистер Маклауд. Уж вы-то должны это знать. В Кробосте выросло целое поколение мужчин, которым Ангел Макритчи или его брат успели насолить.
— Ну да, — Фин сплюнул на пол, как будто во рту от воспоминаний появился горький привкус. — Я один из них, — он повернулся к Ганну и улыбнулся. — Возможно, вам стоит меня спросить, где я был в субботу вечером.
Ганн приподнял бровь:
— Возможно, стоит, мистер Маклауд.
— Вы не против пройтись по пляжу, Джордж? Я давно здесь не был.
Пляж отгораживали низкие, осыпающиеся утесы всего футов тридцать в высоту. Ближе к морю песок уступал место скалистым выступам, которые робко уходили в воду, как будто проверяли: не слишком ли холодная? Верхушки утесов, гнездящихся группами по всей бухте, были едва видны над волнами. Мальчиком Фин торчал на этом пляже часами: ловил крабов в лужах на скалах, лазал по утесам, собирал выброшенные морем предметы. Сейчас он и Ганн оставляли следы на девственно чистом песке.
— Вообще-то, — сказал Фин, — обида за то, что двадцать пять лет назад тебя дразнили в школе, — не мотив для убийства.
— Зуб на него имели не только бывшие однокашники, мистер Маклауд.
— А кто еще, Джордж?
— Например, у нас в Сторновэе на него зарегистрированы две необычные жалобы — нападение и домогательство. Теоретически мы их до сих пор расследуем.
Фин удивился только факту наличия жалоб.
— Может, конечно, он изменился… А вообще, с тех пор как я знал Ангела Макритчи, он всегда дрался. Но такие дела всегда как-то решались — кулаками на парковке или за пинтой пива в баре. Никто не шел в полицию.
— Жаловался на него не местный. Он даже не с острова! И Ангел избил его, в этом нет сомнений. Просто никто не признается, что видел это.
— А что случилось?
— Это какой-то борец за права животных из Эдинбурга, зовут его Крис Адамс. Директор по
