строили из дерева. Но я была неправа почти во всём. Да, обнаружено мало образцов их письменности, но многие теперь уже переведены благодаря ключевой находке — нескольким кускам льняного савана египетской мумии, которую перевезли в Загреб, в местный музей. До сих пор непонятно, почему та молодая девушка оказалась упакована в ткань этрусков, исписанную чернилами, изготовленными из сажи или угля. Возможно, этруски мигрировали в Египет после того, как их завоевали римляне в первом веке до нашей эры, а девушка на самом деле была этруской. Или те, кто её бальзамировал, схватили первое, что попалось под руку, и разорвали на полоски. На саване мумии обнаружился большой фрагмент текста на этрусском языке, и он позволил определить несколько корневых слов, хотя язык до сих пор понят не до конца. Очень плохо, что этруски оставили только записи на камне — надгробные надписи и перечни государственных событий. Подруга рассказала мне, что в прошлом году какой-то землемер раскопал бронзовую пластинку с этрусскими письменами. Полиция узнала об этом, и в тот же вечер ему позвонили; надо полагать, теперь она в руках археологов.
Эта земля хранит ещё немало секретов. В 1990 году рядом с одной могилой была откопана лестница из семи каменных ступенек, о фланги которой облокотились полулюди-полульвы — вероятно, кошмарное видение потустороннего мира. Возле Кьюзи — это один из двенадцати древнейших городов Этрурии, такой же, как Кортона, — только недавно раскопаны городские стены. И в Кортоне, и в Кьюзи есть обширные коллекции предметов материальной культуры этрусков, найденных и археологами, и фермерами. Смотритель музея города Кьюзи покажет вам одну из десятков гробниц, обнаруженных в их районе. Римляне считали этрусков воинственными (а сами-то не такие, что ли?), но гробницы, огромные глиняные кони, бронзовые фигурки, предметы домашнего обихода показывают, что это был народ великий, изобретательный, с чувством юмора. Конечно, им приходилось быть сильными. Повсюду сейчас находят развалины стен и гробницы, построенные ими из огромных камней.
Найденные в окрестностях Кортоны гробницы за изогнутую форму потолка называют meloni — «котелки». Достаточно постоять под таким потолком несколько минут, как проникаешься ощущением времени.
Покинув гробницы, я направилась вверх по холму, сначала ехала медленно, потом по серпантину, с разворотами на 180 градусов, начала карабкаться вверх, и в лобовом стекле то и дело мелькали террасы с оливковыми деревьями, зубчатая башня дворца, где Лука Синьорелли упал со строительных лесов, разрушенная сторожевая башня и рыжевато-коричневые фермерские дома. Всё выдержано в мягких тонах: камень пастельных оттенков, оливковые деревья всех оттенков — от зелёного до платинового; даже небо может заволочь редкий туман, поднявшийся с ближайшего озера. В июле поля со сжатой пшеницей рядом с оливковыми рощами приобретают цвет львиной шкуры. Мельком я вижу Кортону, её благородный, как у Нефертити, профиль. Сначала я оказываюсь ниже великого собора эпохи Возрождения — церкви Санта- Мария-дель-Кальчинайо, потом, развернувшись на дороге на 280 градусов, поднимаюсь на уровень этого грандиозного строения, потом оказываюсь ещё выше, смотрю вниз, на серебристый купол и само здание. Оно имеет форму католического креста. Собор поставили обувщики-кожевники, после того как на стене их кожевни появился лик Девы Марии. Это святая Мария известкового карьера, потому что церковь воздвигнута на участке карьера, откуда они брали известь для дубления кож. Не удивительно ли, что священная земля часто так и остается священной: эта церковь поставлена на останках этрусков, возможно на месте их бывшего храма или захоронений.
Быстро оглядываюсь и вижу, как высоко забралась.
Внизу раскрыт зелёный веер долины ди Кьяна. В ясные дни вдали можно увидеть Монте-Сан-Савино, Синалунгу и Монтепульчиано. Оттуда можно посылать дымовые сигналы: сегодня большой праздник, приезжайте. Вскоре я добралась до высоких городских стен и, чтобы ещё раз прикоснуться к этрускам, проезжаю весь путь до последних ворот, называемых Колониальными, где большие шатающиеся этрусские камни подпирают фундамент, надстроенный в Средние века и позже.
Мне нравится, мчась мимо ворот, быстро заглянуть внутрь. В Кортоне продаются старые открытки — снимки вида города, сделанные из проёма этих ворот: узкая улочка карабкается вверх, по обе её стороны высятся дворцы. Когда входишь в город, сразу возникает ощущение безопасности, даже если издалека приближаются вооруженные копьями гибеллины, гвельфы или любой другой враг на данный момент; да и просто если удалось без происшествий преодолеть автостраду и вашу машину не «поцеловал» демон, промчавшийся мимо в машинке в два раза меньше.
Если я приезжаю на машине, я гуляю по виа Дардано. Считается, что Дардано, родившийся здесь, основал Трою. Слева остаётся маленький ресторанчик на четыре столика, его открывают только в полдень.
В нём нет меню, выбор блюд обычный. Я люблю предлагаемый тут до тонкости отбитый жареный бифштекс на подушке из рукколы. И люблю наблюдать за двумя женщинами у топящейся дровами кухонной печи. Они каким-то образом ухитряются никогда не изнемогать от жары.
А какие интересные узкие двери домов на этой улице! Есть мнение, что они прорублены высоко в стенах и использовались во времена распрей, когда ворота главный вход был забаррикадирован. Лично я подозреваю, что эти двери действовали и в мирное время. Всадник или выходящие из кареты в плохую погоду могли сразу оказаться внутри дома, не ступая на мокрую, грязную улицу, а в хорошую погоду дамы могли сохранить в чистоте длинную шёлковую юбку. Джордж Деннис, археолог, знаток девятнадцатого века, описывал Кортону как город «крайней степени нищеты». Если судить по форме дверей, похожих на гроб, можно считать её визуальным подтверждением теории о том, что это двери для выноса мёртвых.
Центр города — это две площади неправильной формы. Их соединяет короткая улочка. Они построены не по плану какого-то городского планировщика, но тем не менее очаровательны. На площади Республики стоит здание Городского совета, это дом четырнадцатого века с двадцатью четырьмя широкими каменными ступенями. По вечерам на этих ступенях сидят горожане. Отсюда видна лоджия по другую сторону площади, выше на один уровень, раньше там был рыбный рынок. Теперь это терраса ресторана со столиками и ещё одно удобное место для обзора сверху. Вокруг стоят другие здания, а в промежутках между ними поднимаются улицы от трёх городских ворот. Жизнь на улицах бурлит. Как хорошо, что тут не ездят автомобили, и это обстоятельство утверждает значимость человеческой личности. Вначале я начинаю ощущать масштаб архитектуры, потом вижу, что низкие здания гармонично сочетаются с высоким зданием Городского совета. Главная улица с официальным названием виа Национале, но в народе называемая Ругапиана, что значит «сглаженный гребень», — горизонтальная, она предназначена только для пеших прогулок (лишь по утрам грузовики подвозят сюда товары в расположенные здесь магазины, кафе и рестораны), да и остальные тоже неудобны для езды — слишком узки и холмисты. Если одна улица повыше, а другая пониже, их соединяет vicolo — переулок, пешеходная дорожка.
Даже названия этих переулков призывают вернуться, заглянуть в каждый и обследовать его: Ночной переулок, Переулок Зари, а Лестничный переулок — это длинный пролёт плоских ступеней.
В вымощенных камнем старых городах Тосканы у меня не возникает чувство, что я в прошлом, какое у меня было в Югославии, Мексике или Перу. Тосканцы — люди нашего времени, просто они инстинктивно ухитряются нести за собой своё прошлое. Вот, например, американская культура призывает сжигать за собой мосты — мы это и делаем; а их культура говорит: перейди в мир иной и снова перейди. Жертвы чумы, свирепствовавшей в четырнадцатом веке, которых когда-то выносили из дверей для мёртвых, и сейчас нашли бы свои дома, причём даже нетронутыми. Прошлое и настоящее мирно сосуществуют рядом, нравится нам это или нет. На старом здании, когда-то принадлежавшем клану Медичи, до прошлого года родовая эмблема этого семейства — шар — соседствовала с керамическими молотом и серпом, символом коммунистической партии.
Я иду по короткой улочке, отходящей к площади Синьорелли. Эта площадь немного побольше, и круглый год по воскресеньям она гудит — здесь базарный день. Летом на ней каждое третье воскресенье устраивается ярмарка антиквариата. На площадь вынесены столики двух баров. Я всегда обращаю внимание на унылого флорентийского льва на колонне, которого медленно разъедает эрозия. В любое время дня бары заполнены народом; ближе к полуночи сюда приходят выпить чашечку кофе перед сном.
И здесь тоже мэрия иногда спонсирует ночные концерты. Народ и так весь на улице, но в вечер концерта на площадь приходят даже с ферм и загородных вилл. Сегодня ночью в этом городе с десятками католических церквей выступает негритянский хор религиозных песнопений в стиле госпел, приехавший из
