любопытство, не упёртость и уж никак не попытка доказать недоказуемое. Просто… как бы это объяснить… ну в общем… э-э-э…

Он хлюпнул носом, виновато улыбнулся, полез за платком.

— Можно я выйду на лестницу?

Вера с нескрываемым интересом наблюдала за разнервничавшимся мальчиком.

— Да уж сморкайтесь здесь, чего там. — Она отошла к окну. Спросила не поворачиваясь. — И как же это объяснить?

Мерин вытер нос накрахмаленным платком, ответил вопросом на вопрос.

— Простите, вы помните свою первую роль в кино?

Она ответила не сразу.

— Не пытайтесь меня обидеть, Сева, я не намного старше вас.

— Что вы, Господь с вами, вы не так меня поняли!

Он так искренне испугался, что Вера невольно расхохоталась. Весёлость была ей очень к лицу и, по всей видимости, зная за собой эту особенность, она долго не могла успокоиться: для этого ей понадобилось подсесть на подлокотник меринского кресла, дружески поцеловать его в лоб и задержаться прозрачным пальчиком на его видавших виды джинсах в районе колена.

— Конечно, я пошутила, я всё понимаю, а вы так смешно испугались, как-будто увидели мышь. У вас что — все такие робкие? А? Ну? И что дальше? Это ваша первая роль, я правильно поняла?

Глаз её он не видел, чувствовал только дыхание, неестественно горячее, точно его вскипятили и теперь выливали ему за шиворот. Надо было отвечать.

— Правильно. Первая. Роль.

Верины пальцы чуть заметно сжали ему ногу и несмело двинулись по направлению к туловищу.

— Первое дело, понимаете? Хочется хотя бы в отчётах блеснуть знанием нюансов, постижением психологии фигурантов, пусть даже со стопроцентной очевидностью ушедших в мир иной. От этого зависит всё — вся моя дальнейшая жизнь, моя карьера, как ни стыдно в этом признаваться. Пожалуйста, Вера… э- э-э… Вера…

Она пересела на диван и опять размашисто засмеялась.

— Вера Артемьевна. Вам нравится это отчество?

— Пожалуйста, Вера Артемьевна, — Мерин скорбно улыбнулся, давая понять, что обращение по имени-отчеству лишает его всяких надежд на более короткие отношения, — пожалуйста, мне ведь от вас совсем немного нужно: вспомните то, что кроме вас никто на свете знать не может, — особенности характеров, вкусов, привычек, взглядов на мир — да мало ли — всё, что сочтёте нужным, и этот начинающий неудачник, — Сева ткнул себя пальцем в грудь, — испарится при первом же вашем взгляде на входную дверь, как и не было. Исчезнет и унесёт с собой вместе с банальным преклонением перед вашим талантом ещё и глубочайшую на всю жизнь благодарность за умение понять и помочь ближнему.

В конце этого нелегко давшегося ему пассажа Мерин откинулся на спинку кресла. Слёзы, неподдельные, едва сдерживаемые, и общая лёгкая испарина не могли, не должны были оставить и доли сомнения в искренности его отчаяния.

Неожиданно из соседней комнаты донёсся звук разбитого стекла. Вера вздрогнула.

— Машка, ты опять что-то воруешь? На секунду нельзя оставить. — Она улыбнулась, изящно поднялась, убрала чёлку с его вспотевшего лба, случайно тронула коленом его ноги.

— Вы, похоже, немного переутомились, Сева. Посидите, я заварю кофе, идёт? — И вышла.

В интонации её голоса Мерин без труда уловил определённую долю нематеринской нежности. Он смачно высморкался, благо официально получил на то разрешение, несколько раз с горьким выдохом, громко, чтобы долетело до кухни, глотнул воздух и затих обиженным ребёнком. Пролог спектакля, кажется, завязался, надо было готовиться к основному действию.

— А дальше, Юрий Николаевич, можете меня упрекать в любой некомпетентности, бездоказательности, в чём хотите, но я вам всё-таки скажу — дальше произошло невероятное: она стала рассказывать историю страстной любви Молиной и Кораблёва, но это была не их история. Не их, понимаете? Она или какую-нибудь Даниэлу Стил пересказывала, или о себе говорила. О СЕ-БЕ! Последнее — вероятней: оголенные, хоть и искусно прикрываемые нервы, эмоции через край! Не может женщина так переживать случившееся с другими людьми, да ещё бог знает сколько лет назад.

— Только честно, Сивый, договорились? — Скоробогатов называл Мерина «Сивым» в тех случаях, когда надо было сбить того с пафоса. — Только честно, она тебя соблазнять не пыталась?

Цвет лица подчинённого изменил окраску со скоростью опущенного в кипяток рака. Скоробогатов поспешно заговорил:

— Нет, нет, я серьёзно, более чем серьёзно: то, что ты рассказываешь — чрезвычайно интересно. И доказательства тут ни при чём, это недоказуемо. Интуиция в чистом виде. С женским полом не так всё просто. Сева, это тебе не мы: сила есть — ума не надо. Они отсутствие силы хитростью компенсируют, вариативностью ходов, поверь мне, я не то чтобы большой знаток женской психологии, просто живу уже давно, служебная практика истории подкидывала. Ну-ка, ну-ка, давай поподробней.

Мерин покраснел ещё больше.

— Было, Юрий Николаевич, действительно… То есть — не было… я имею в виду… ничего не было, но… в общем… понимаете, она сначала расположила меня, пригладила, мы посмеялись… А потом…

Когда Вера снова появилась в комнате с подносом, заставленным кофейными приборами, Мерин скорее почувствовал, чем увидел какое-то неуловимое изменение в её облике: причёска? макияж? одежда? Нет, вроде всё то же самое…

Он с едва слышным «спасибо» взял протянутую ему чашку и тупо уставился в ковёр: никакая сила не могла его заставить заговорить первым.

— Ну так на чём же мы остановились?

Вера расположилась на диване напротив молодого человека, смело закинула ногу на ногу.

Мерин и тут не проронил ни слова, лишь едва заметно грустно улыбнулся, мотнув головой, мол, тут карьера рушится, жизнь, можно сказать, под откос, а вы — на чём остановились.

Какое-то время она отхлёбывала кофе, не отводя от удручённого следователя острого взгляда. Потом великодушно заговорила.

— Ах, Кораблёв, Кораблёв, кто бы мог подумать, господи, Димка Кораблёв… Я ведь его знаю, — она поставила чашку на стол, закрыла лицо рукой, помолчала, — знала, теперь уже «знала!», невероятно знала Димку, можно сказать, с младых ногтей. Мы учились вместе десять лет, с первого класса. Не поверите — как сейчас перед глазами: открывается дверь, мы уже все сидим за партами, первый школьный день, воспитательница Ольга Степановна ведёт перекличку, знакомится и вдруг открывается дверь и входит заплаканный сопливый мальчик. «Здравствуйте, я Дима Корабвёв. Это первый квас „Б“?» Он картавил, вместо «л» говорил «в». Мы хихикаем, Ольга Степановна гладит его по голове: «Садись, „квас“, осталось одно свободное место, будешь сидеть с девочкой?». «Квас» — мы потом его долго так называли — оценивает меня долгим снисходительным взглядом и соглашается: «Вадно, согвасен». «А ты, Вера?» А в меня бес вселяется: такой заморыш и со мной. Я кричу: «Пусть скажет „ЛОДКА“» «ВОДКА», — недоумевает Квас. «А теперь — „ЛОЖКА“». «ВОШКА». Весь класс умирает от смеха, но я не унимаюсь: «В ЛОДКЕ лежит ЛОЖКА». Говорить ему не дают — ответ тонет в восторженных подсказках одноклассников: «В ВОДКЕ — ВОШКА, ВОШКА в ВОДКЕ».

Вера улыбнулась своей знаменитой экранной улыбкой.

— Невероятно, просто не могу поверить. Вы почему не пьёте кофе, Сева? Не так сварила?

Этот её «логический скачок» заставил Мерина вздрогнуть.

— Нет, нет, что вы, всё так. Я слушаю. Спасибо. — Он сделал два торопливых глотка. — Очень вкусно. Очень.

Не скажешь ведь, что он с детства не переваривает этот маслянистый, похожий на горькое лекарство напиток.

— А я, знаете, не могу без кофе. — Вера без видимого повода вступила в полемику. — Если не выпью литр-полтора — считай не просыпалась: весь день клюю носом. А ночью наоборот — ни в одном глазу.

Вы читаете «Сивый мерин»
Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату