должно, заметили. Ну что сказать? Попеняю. Непременно попеняю. С кадрами у нас сложно — текучка. Курите.
Он протянул ей пачку «Житана».
— Спасибо, это для меня крепковато.
Вера открыла миниатюрную в цвет туфелек сумочку, достала длинную замысловатую сигаретку, благодарно воспользовалась протянутым Труссом огнём.
Какое-то время они молча курили, не таясь разглядывая друг друга. Анатолий Борисович продолжал играть роль стеснительного недоумка, для которого и взглянуть-то на сидящее напротив природное достижение было делом нелёгким, не говоря о том, чтобы осмелиться с ним заговорить. Вера, привыкшая к поклонению, напротив, в очередной раз не без удовольствия праздновала победу. Она жеманно поёрзала на скрипучем стуле, волшебно преобразовывая его в трон афинской повелительницы, неспешно закинула ногу на ногу, предоставив тем самым своему визави возможность любоваться небесным цветом своего нижнего белья, и для усиления эффекта растянула губки в знаменитой, всех, вне зависимости от пола, наповал сражающей улыбке.
— Ну так с чего начнём? — Вера решила взять инициативу в свои руки. — Меня пригласили, насколько я понимаю, хотя, если признаться честно, я мало что понимаю, а я привыкла понимать происходящее со мной, так, извините, воспитана, вы уж на будущее, если таковому суждено случиться, потрудитесь учесть это обстоятельство, договорились, а то обидно, когда тебя держат за существо слабомыслящее, недостойное понимания ваших мужских раскладов… да? так вот — пригласили меня в связи с трагедией моих близких людей. Кораблёвых Димы и Жени, я не ошибаюсь? Но всё что могла, я уже рассказала вашему сотруднику, вы, должно быть, в курсе — приходил ко мне милый такой мальчик, произвёл на меня очень приятное впечатление — вежливый, внимательный, даже, мне показалось, не лишённый чувства сострадания, признаться, не ожидала от нашей милиции — о вас разные слухи ходят, не всегда положительные, да вы поди и сами знаете, что я вам рассказываю, а этот — просто на удивление: так умно и ловко меня расположил, что я — всё, как на духу, всё, что помнила и помню, что знала — как хорошему старому знакомому…
Трусс внимательно изучал поверхность выщербленного письменного стола, изредка бросая робкие тинэйджерские взгляды на собеседницу, и силился понять не столько смысл произносимых ею слов, сколько причину такой неожиданной словоохотливости. Опыт подсказывал — тому есть не один десяток объяснений — и теперь предстояло из этого беспорядочного вороха не спеша отобрать единственно верное — торопить события не входило в его планы.
— …хотя какое — «старому знакомому» — это я желаемое за действительное — он мне в сыновья годится, этот мальчик. — Вера кокетливо потупилась, коротко помолчала, требуя категорического с ней несогласия и, не дождавшись такового, продолжала. — Я даже, знаете, расплакалась — со мной такое не часто, актёрская профессия учит управлять нервами — но уж больно наотмашь ударила меня эта трагедия, ведь с Димкой мы с первого класса, десять лет, я уж не говорю о Жене — как родная была… Господи, «была». Ужасно. — Она достала кружевной платок, без надобности потеребила им покрасневший носик. — Вы не поверите, как мы дружили! Всегда вместе, всё общее, вплоть до… вплоть до, знаете, самого дорогого… духи там, туфли, платья… Ну да я всё уже рассказала вашему мальчику, всё без утайки…
— Вот тут вы ошибаетесь, Вера Артемьевна, — как можно нежнее произнёс майор Трусс, хотя деликатность как таковая не была самой сильной стороной его многогранной натуры.
Он решил прервать грозивший затянуться монолог, то, что она имеет какое-то отношение к произошедшему, становилось для него очевидным: барышня, сама того не подозревая, красноречиво доказывала это его убеждение назойливым многословием, успокаивающим всполошенные вызовом на Петровку нервы. Так что дальше тянуть и выслушивать фантазии белокурой бестии было пустой тратой времени. А вот какое именно отношение к кораблёвскому делу столь неумело силится скрыть эта наделённая трагической красотой женщина — непосредственное, зловещее или ничего не значащее, случайное, косвенное — этого из её дальнейшего добровольного словотворчества выудить не удастся. Дамочка серьёзно обуреваема желанием во что бы то ни стало отвести от себя любые подозрения и здесь больной необходима помощь, и не абы какая, а радикальная, хирургическая. Ну так что ж, уважаемая лягушка-соблазнительница, в таком случае соблаговолите закрыть на время ротик и раздвинуть лапки — приступаем к операции.
— Тут вы решительно ошибаетесь.
Трусс не сомневался, что скальпель угодит в цель — Вера Нестерова отнесёт это его утверждение на счёт своих слов — «всё сказала без утайки» — и не ошибся.
Она вскинула на него вмиг затянувшиеся чёрными тучами небесные глазки и почти прокричала:
— Вы мне не верите?!
— Да что вы, Господь с вами, как можно, просто вы не в курсе дела: он отнюдь не «мальчик», как вы неоднократно изволили выразиться, я даже не сразу понял, о ком идёт речь. Выглядит молодо — это правда, а так — ему под сорок, мой непосредственный начальник. Семь пулевых ранений, не говоря о ножах — он их царапинами называет. От одной такой еле выжил — в миллиметре от сердца. Мы чуть с ума не сошли, думали — всё, а он из госпиталя и опять под пули. Гордость отдела.
— Вот как? — Вера заметно повеселела. — А мне говорил, что первое самостоятельное задание…
— Скромность. Нечеловеческая скромность. Мы сами все удивляемся. Не поверите — Звезду Героя даже по праздникам никогда не наденет — стесняется: «Какой — говорит — я герой. Вот Гризодубова с Покрышкиным — это да! А я…» И только рукой махнёт.
— Поразительно!
— Не то слово! Был случай, убийца взял в заложницы девушку, пистолет к затылку и требует — не помню точно что, но что-то невыполнимое. Так мы все залегли, а он поднимается и идёт на него. Тот кричит: «Убью!» А он идет. «Стреляю!!» А он идёт! «Не подходи-и-ии!!!» — кричит и ещё матом немножко. А Всеволод Игоревич подходит к нему, спокойно отбирает пистолет и ведёт в машину. Так бандит с перепугу из штанов себе под ноги, извините, напачкал. А наш и бровью не повёл — белый только, как простыня. Мы все были в шоке. Что вы. Гипнотизёр!
Трусс сознательно перегибал палку, человек душевно покойный, не несущий за собой вины никогда не поверил бы даже малой толике сказанного. Напротив же, «рыльце в пуху» обязывает сосредоточиваться исключительно на собственных проблемах и тут уж не до препарирования собеседников. Таких обмануть, как правило, большого труда не составляет.
Нестерова, похоже, искренне верила каждому сказанному Анатолием Борисовичем слову, открывала ротик, мотала в знак невероятности услышанного головкой — другими словами, была самым что ни на есть благодарным и доверчивым слушателем.
«Или наивна до патологии, или по уши в говне. Третьего не дано. Или же я не гений, что практически исключается».
И майор с удвоенным энтузиазмом двинулся дальше.
— А интуиция какая! Никому даже близко в голову не войдёт — быть такого не может — а он настоит на своём, всё скрупулёзно проверит — точно. Прав на все сто. Экстрасенсы отдыхают, ей-богу.
Трусс закурил новую сигарету, восторженно помолчал, как бы в очередной раз отдавая дань меринским достоинствам, и перешёл к главному.
— А проницательность!! Ну это просто непостижимо! Знаете, как мы его между собой называем? — Он глянул на дверь и перешёл на доверительный шёпот. — Детектор. Ага. Детектор лжи. Его обмануть невозможно. Пробовали — битый номер. Глазищи в тебя упрёт — как сквозь стену проходит: «Это правда, верю, это тоже правда, а вот это — ложь!» И ведь прав, чертяка! Всегда прав! Да что я рассказываю, вы и сами поди на себе испытали, когда встречались, не так ли?
Он в упор, не мигая, уставился на сидящую напротив красотку и, то ли желаемое намного опережало действительность, то ли действительное подтверждало желание, но ему показалось, что последний пассаж с «проницательностью» произвёл на Нестерову неблагоприятное впечатление. Она вдруг беспричинно посерьёзнела, отвела зашторенные ресницами глазки в сторону и на простой вопрос следователя ответила с труднообъяснимым запозданием, так что тому даже пришлось её подогнать.
— Нет? Я не прав?
— Почему? Правы, наверное, вам видней… Просто мне он показался совсем другим… нежели вы…
