ли это — удастся ли в этом случае узнать цель прихода посетителя в чужую квартиру в отсутствие хозяйки…
Мерин расстегнул кобуру, взвёл курок и шмыгнул в дальний угол комнаты к окнам, успев про себя добрым словом помянуть владелицу апартаментов за столь малообъяснимое, но очень дальновидное решение использовать для штор такую плотную, непросвечивающую, казалось, пуленепробиваемую ткань.
Увидеть что-либо не было никакой возможности, поэтому, затаив дыхание, работник уголовного розыска обратился в слух.
Ясно было одно: вошедший (или вошедшая?) не таился, не проявлял особой осторожности, напротив, входную дверь захлопнул шумно, щёлкнул выключателем и прямиком направился… в кабинет.
В какое-то мгновение Мерин почти физически ощутил, как отдёргивается штора и посетитель утыкает ему в висок дуло пистолета. Он до боли в суставах сжал рукоятку своего «табеля», перенёс телесную тяжесть на опорную ногу, приготовился к прыжку.
Нет.
Вошедший остановился где-то в районе письменного стола — Сева хорошо представлял себе географию помещения — и затих. Потом едва уловимое шуршание — на слух определить, с каким действием оно связано, не представлялось возможным, и вдруг…
И вдруг до него донёсся еле слышный шёпот.
— Вы меня слышите?
Первое, что пришло в голову — это с улицы. Но он тут же отмёл спасительное предположение: шёпот повторился и стало понятно, что с говорившим его разделяет оконная штора.
— Меня здесь не было. Вы на верном пути.
Короткое время висела звенящая тишина, затем он услышал совсем непонятное: «Не забудьте спальню», и шаги стали удаляться.
Всё ещё не дыша, Сева раздвинул щель между шторами — дверь в гостиную была прикрыта. Он ступил из укрытия, на цыпочках пересёк кабинет.
Слышны были только тупые удары больших напольных часов — шум улицы перекрывал все остальные звуки.
Доведённые до белого каления нервы из последних сил сопротивлялись холодному рассудку: ждать! ждать! ждать! хотя ноги сами, вопреки сознанию, несли его в гостиную.
Мерин замер, кровь пунктирами забила в виски: если посетитель захочет вернуться в кабинет — спрятаться он не успеет.
Едва различимые, перекрываемые часовым маятником шаги проследовали в прихожую.
Щелчок выключателя.
Мягкий лязг импортного замка.
Входная дверь воспроизвела звук закрываемой дверцы дорогой иномарки.
И всё стихло.
Минут десять он добросовестно, до стона барабанных перепонок напрягал слух, затем ногой оттолкнул дверь, влетел в гостиную и держа оружие перед собой двумя руками, стал движущимся веером прицеливаться в воображаемого противника. Счастье в этот момент оказалось на его стороне — рядом не было ни Трусса, ни мудака Каждого — иначе ему потом долго пришлось бы находиться в шкуре муровского посмешища.
Чёрная дамская сумочка, слегка изменив положение, по-прежнему в гордом одиночестве возлежала на столе…
…слегка изменив положение…
…изменив положение…
И по-прежнему её содержимое не отличалось оригинальностью: полупустой флакон «Шанели», кружевной платочек, маникюрный набор, миниатюрная записная книжка…
Пол неожиданно качнулся, стол накренило и он поплыл на Мерина своей выпавшей из фокуса пёстрой бесформенностью. Держаться было не за что, Мерин похватал перед собой воздух и чуть не рухнул на ковёр. На какой-то миг ему показалось, что он теряет сознание. Ощущение себя исчезло, его вдруг не стало.
Правая рука суставным скрежетом сжимала небольшую, до половины наполненную прозрачной жидкостью тёмного стекла склянку с притёртой пробкой.
Некоторое время Мерин находился в состоянии неподвижного оцепенения, шум улицы, заоконный солнечный свет — всё вдруг замерло и погасло. В наступившей тишине, попадая в такт височных ударов, тупо долбили отдалённые звуки часового маятника.
Неожиданный отчётливый скрип, донёсшийся из соседней комнаты, показался настолько неправдоподобным и неуместным, что подумалось, у страха уши велики — слуховая галлюцинация.
Когда через секунду звук повторился — сомнений не осталось: в спальной комнате кто-то испытывал на прочность видавшие виды и, видимо, отслужившие своё матрасные пружины.
Не медля более ни секунды, стараясь быть неслышимым, Мерин пересёк гостиную, надавил на массивную медную ручку и толкнул дверь.
На широкой двуспальной кровати, беспомощно свесив руки и испуганно глядя перед собой, сидел пожилой сгорбленный человек с изуродованным одутловатым лицом.
Трусс вернулся в кабинет, неспешно закурил, глянул на бескровное лицо посетительницы.
Время шло, а ситуация, в которую загнал его Мерин, не прояснялась. Мало того, что глаз продолжал оплывать, он уже плохо видел, всё лицо болело и по своей бесформенной округлости постепенно начинало напоминать не лицо вовсе, а страшно подумать — что; мало того, что теперь минимум неделю, если не весь месяц, он обречён являть себя объектом насмешек, издёвок, и вынужден будет выслушивать наглые соболезнования сотрудников, так ещё эта полная неизвестность с меринской заложницей, что б ей век не видеть свободы. А что прикажете делать с этой нимфой? Отпускать нельзя, пока не объявился Сивый, это понятно… А чем занять, чтобы дама не соскучилась? Будь здесь двуспальный диван — какие вопросы, а так…
Трусс заметно нервничал, хотя внешне это никак не проявлялось. Напротив, не знавшие его могли подумать, что майор пребывает в прекрасном расположении духа: он с удовольствием острил, громко реагировал на свои шутки, был галантен и предупредительно вежлив.
— Простите великодушно, вместо пяти отсутствовал добрых пятнадцать. То ли часы спешат, то ли я опаздываю. — Он беспричинно хохотнул. — Не скучали? А кофе так и не принесли? Ну это уже ни в какие ворота. Лично предупредил. Вот извольте с таким контингентом. Один момент.
Он несколько раз прокрутил диск местного телефона.
— Элеонора Меликовна? Голубушка, Трусс беспокоит. Мне два кофе, пожалуйста, и покрепче. Нет, нет, арабики не надо, колумбийский смешайте с новозеландским и чуть-чуть кенийского сырца…
— Не надо, не утруждайте себя.
Реплика Нестеровой прозвучала негромко, с плохо скрытой ненавистью. Трусс прикрыл трубку ладошкой.
— Что вы, не расслышал? Вспомнили адресок?
Вера искренне удивилась.
— Какой адресок?
— А «бомжа» вашего.
— Какого «бомжа»?
— Ту-турова.
— Кого?!
— Так друга детства.
— Вы хотите сказать — Турова?
— Именно, его.
— Не помню, мы давно не виделись.
— И как давно, если не секрет?