В теплые летние дни, свободные от работы, заключенные уходили из барачных помещений, чтобы подышать свежим и чистым воздухом.
Располагались в тени деревьев, вблизи двух-этажного лагерного здания, на траве, которая оказалась не съедобной. Охраны возле нас но было»
Сибирское солнце приятно грело. Для несчастных белых рабов в царство красного сатаны оно не жалело своих теплых лучей, приятно согревавших наши исхудалые тела. Ветерок, где то перепрыгнувший через небольшой гребень сибирской возвышенности, щекотал наши бледные лица и игрался с лохмотьями нищенской одежды заключенных, которая но смогла местами прикрыть нашу наготу.
От нас ветерок улетал дальше с тем, чтобы встречным людям рассказать о том, что он видел на свободных полях, а главным образом в трудовых лагерях Сов-власти, в которых заключенные живут в ужасных условиях.
Заключенные расположились на зеленой траве небольшими группами принимая различные позы и начали делиться своими воспоминаниями и жаловаться на свою лагерную жизнь. О последнем меньше всего было сказано, ибо все заключенные переживали одни и те же лишения. Вспоминали о своих семьях, оставшихся на произвол судьбы и совершенно беззащитными, об эмигрантской жизни, о жизни в родных станицах и т. д.
Вблизи нашей группы лежали на траве три родных брата Ал. Калюжный, войск, старш. Н. Калюжный и есаул Андрей Калюжный. Лица их были мрачными и печальными. Всматривались один другому в лицо как будто старались отгадать то, о чем каждый из них думал.
Вдруг братья начали потихоньку петь. К нашим ушам стала доноситься очень приятная и довольно унылая мелодия украинской песни
Пение сначала было довольно тихим и осторожным, как ход человека по тонкому льду а потом пение усиливалось и три брата уже запели нормальным голосом. В своих песнях пели о славной и вольной жизни своих предков запорожских казаков и о их тяжелой жизни в турецких тюрьмах. О последнем пели со слезами на глазах, ибо как братья Калюжные, так и мы все, заключенные, переживали то, что запорожцы переживали в турецкой неволе.
В своих песнях вспоминали о своих дорогих родителях, женах и детях. Тенорок Ал. Колюжного звонит как колокольчик и заливается соловьем и берет очень высокие ноты, а братья ему помогают вторим тенором и басом. Пение било очень стройным и приятным для слуха. Сильный бас Андрея Колюжного стонет и часто переходит в октаву и передает боль своей души слушателям.
Затихли все и ползком, как бы не вспугнуть кого то, белые невольники окружили певцов и вокруг них воцарилась полная тишина.
Все превратилось в слух, только певцы продолжают петь, никого не замечая. В одной из песен были такие слова: «На гроб мой ты приходить не станешь, забудешь прах ты мой в земле». Стройные аккорды звучат с укором. От пения и от выраженной в нем печали у заключенных до боли сжимается сердце.
Каждый знает и ставит себя в положение умирающего вдали от родных и родных станиц, куда умершему уже возврата нот.
Звучат новые аккорды с просьбой к дорогой жене: «Приди, приди на гроб, мой милый, в часы печали отдохнуть, приди, приди на гроб унылый, приди поплакать и вздохнуть». Но никому, конечно но прийти на наш гроб в далекой Сибири, а аккорды и дальше умоляют, просят: «Твоя слеза на гроб мой капнет и травка вырос-тот на нем, моя душа молиться станет всегда о имени твоем».
Вздохи слышатся и многие вытирают непрошеные слезы со своих глаз. Аккорды стихли, но не умерев, снова ожили но уже в мажорном тоне и до наших ушей долетает игривая черноморская песня: «Выйды Грыцю на вулыцю. Выйды Коваленко, заграй мэни в сопилочку», Заливаются сильные тенора, старательно выговаривая слова игривой песни.
Гудит колоколом, то стихая, то усиливаясь, бас Андрея Колюжного. Лица слушателей проясняются, появляются улыбки на лицах а молодежь не желая считаться со своей слабостью, готова пойти и в пляс. Все еще слушают с ожиданием не продлится ли игривая песня, а с вышки наш «телохранитель» заорал во все горло: «Что стали, давай, давай, еще пойте».
Голод
Мы совершенно были изолированы от свободного мира и слишком скудные вести доходили до нас через высокие лагерные заборы.
Если иногда и получали какие нибудь новости, то от своих лагерников, которые большими группами посылались для временных работ в колхозы. Вот от этих заключенных мы узнали, что в 1947 году был большой голод. Рассказывают, что там, где они работали, одна мать бросила под поезд двух своих детей и сама тоже бросилась под поезд из за голода, который царил в то время.
Завербованные
Электро-механическая мастерская, в которой работала наша рабочая бригада электриков, слесарей, формовщиков, литейщиков и кузнецов, находилась возле шахты, в которой работали вольные. Среди них работало много «вольных» девушек, которые прибыли сюда по вербовке. Мне удалось с некоторыми из них поговорить.
Большинство из них со средним образованием. Были и такие, которые окончили медицинские факультеты. Им сулили горы всяких благ, а копа привезли их сюда, то вытряхнули, как из мешков гнилую картошку. Всем обещали хорошо оплачиваемые места: кому в госпитале доктором, кому сестрой милосердия, кому инженером, а кому техником. Все обещания красных правителей, как и всегда, остались обещаниями, а девушки оказались выброшенными на произвол судьбы голодными, бесприютными.
Чтобы не умереть от голода девушки вынуждены были поступить на работу в угольные шахты. В шахтах Абашево № 1 и 2 таких несчастных девушек было еще больше. Многие, чтобы не умереть от голода в далекой Сибири, занялись проституцией.
Вот как Советская пролетарская власть беспокоится о своей интеллигентной молодёжи.
Оставляем Зыряновку
Как ни тяжело живется в лагерях, но обращая внимания на все ужасы лагерной жизни, время, как будто спешило с потерей здоровья отодвинуть нас от молодости. Год нашего пребывания в лагере Зыряновка прошел довольно быстро и наш интернациональный лагерь красные правители начали расселять.
Поляков отправили на одну сторону, Венгров — в другую а нас с Немцами в третью. Забрав свои жалкие пожитки, двинулись походным порядком в путь. Но было особой охоты идти в неизвестность, но ничего на поделаешь.
Наступление осени
Поля оголились и наежились стерней, еще не сбитой малочисленна рогатым колхозным скотом. Ветер лениво гуляет по опустевшим полям, собирает попавшуюся ому на пути паутину и несет ее куда то в даль и украшает попавшиеся ему на пути кустарники или деревья. Придорожные березки качают своими
