нехитрую еду и раскалял клейма и другие пыточные орудия.
Спустившись по нескольким ступенькам, коронер и его спутники услышали зловещее бульканье древесного дегтя, варившегося в железном горшке. Впрочем, этот звук тут же заглушили шаги мрачной процессии, появившейся из-за железной двери тюрьмы. Впереди шествовал Габриэль, сопровождаемый стражником, за ними, спотыкаясь на неровном полу, плелись трое заключенных, одетых в лохмотья, с кандалами на руках и ногах. Замыкали процессию еще два солдата, которые подталкивали пленников в спину. Стиганд запер на ключ тяжелую металлическую дверь и, грузно ступая, направился к очагу, рядом с которым, на низкой скамейке, были разложены орудия пытки. В центре помещения уже собралась небольшая группа наблюдателей, включавшая священника из гарнизонной часовни св. Марии – на случай, если кто-нибудь из заключенных умрет во время судебного процесса. Остальными были Ральф Морин, комендант замка, Генри Риффорд, один из двух эксетерских приставов, и шериф Ричард де Ревелль с одним из своих писарей из суда графства. Шурин Джона и должен был чинить суд над злодеями.
Солдаты, щедро рассыпая удары, заставили троих заключенных выстроиться перед чиновниками в шеренгу, чтобы писарь, дородный мужчина с раздутыми представлениями о собственной важности, мог зачитать подробности приговоров.
– Во-первых, Роберт Тебод, мясник из этого города, ты осужден за постоянный и злонамеренный обвес и явные мошеннические манипуляции с весами, совершаемые в собственную пользу. – Он перевернул лист пергамента и сверился с одной из предыдущих записей. – Восьмого дня июня прошлого года ты уже был подвергнут штрафу в десять марок судом этого города. И ты был предупрежден, что следующее такое преступление приведет к повешению или отсечению конечности.
Шериф, облаченный в короткий плащ его любимого зеленого цвета, небрежно наброшенный на плечо, нетерпеливо помахал перчаткой, перебивая писаря.
– Известно ли что-нибудь еще об этом злодее?
Риффорд, короткошеий мужчина средних лет с брюшком и выпуклыми глазами, был приставом, представляющим свободных граждан города и гильдии. Он ткнул пальцем в несчастного Роберта, плотного человека с обычно цветущим лицом, которое в этот момент было бледным от страха.
– В прошлом году гильдия мясников предупреждала его, что если он снова преступит закон, то будет изгнан из гильдии и не сможет более торговать в этом городе. Так тому и быть, хотя, в любом случае, он все равно не сможет бить скот и рубить мясо одной рукой!
Тебод рухнул на колени и начал умолять о снисхождении, но никто не обращал внимания на его полубессвязное бормотание: присутствующим не раз приходилось слышать от осужденных подобные просьбы.
Писарь перешел к изложению следующего дела. На этот раз обвиняемым оказался молодой угрюмый сакс с длинными желтыми волосами, свисающими до лопаток.
– Бритрик из Тотнеса, тебя задержали на Саржевом рынке, когда ты пытался сбыть обрезанные пенсы с коротким крестом. Городской бейлиф обнаружил в твоем жилище мешок с обрезками и железные ножницы для обрезки монет.
Серебряные пенсы отличались большим разнообразием форм, некоторые из них были в ходу на протяжении столетия и больше, кроме того, монеты чеканились на разных монетных дворах, разбросанных по всей стране. Преступники обрезали края монет и отливали из обрезков слитки. На большинстве монет с одной стороны имелось изображение креста, и через какое-то время, для того, чтобы обрезанная монета легче распознавалась, концы креста стали делать длиннее, так, что они касались краев монеты. Подобные преступления были очень распространены, и хотя не карались смертью через повешенье, как изготовление фальшивых денег, тем не менее считались почти таким же ужасным деянием.
Судя по всему, услышанное не произвело на Бритрика особого впечатления, и писарь перешел к последнему обвиняемому, жуликоватого вида молодчику с кривыми торчащими зубами.
– Уильям Пагнелл, тебя обвинили в связях с известными ворами, которые две недели назад промышляли на ярмарке святого Иуды. Трое твоих сообщников унесли из различных палаток товаров не меньше чем на пять марок, но поймать удалось только тебя. Поскольку украденный товар, а именно, найденный при тебе подсвечник стоил лишь девять пенсов, тебе удалось избежать повешения по этому обвинению.
Де Вулф прервал монотонную речь писаря.
– Это он хочет стать аппрувером?
– Да, коронер. Если остальные будут пойманы и подтвердят, что Пагнелл был одним из них, тогда могут повесить всех четверых, независимо от того, отрубят ему сейчас руку или нет.
Пагнелл опустился на колени рядом со своим собратом по несчастью и, гремя цепями, поднял скованные руки, обращаясь с мольбой к де Вулфу.
– Сэр коронер, я желаю признать свою вину и заслужить вашей пощады, выдав имена тех людей, которые сбили меня с пути истинного, – взмолился он ноющим голосом.
Где-то вдалеке раздался едва слышный звон колокола кафедрального собора, и Ричард де Ревелль нетерпеливо хлопнул перчатками по ладони.
– Ладно, писарь, продолжим. У меня есть дела и поважнее.
Напыщенный чиновник повернулся к коронеру и вопросительно поднял бровь.
– Вы признаете его в качестве аппрувера, коронер?
– Если его признание поможет нам поймать еще более гнусных воров, тогда да, – неохотно пробурчал де Вулф.
Пагнелл быстро пробормотал слова благодарности, после чего попытался добиться еще большего снисхождения.
– А если я расскажу все, что я знаю, до последнего слова, и поклянусь именем Богоматери и именами всех святых никогда больше не совершать преступления, то, может быть, вы не будете трогать мою руку? Без нее мы с моей семьей умрем от голода, ведь я зарабатываю резьбой по дереву, У меня уже два месяца не было работы, и я взял эту безделицу только лишь для того, чтобы купить детям немного хлеба.
Ричард де Ревелль возмущенно фыркнул.
– Каждый попадающий сюда негодяй поет одну и ту же старую песню и обещает исправиться, а стоит его отпустить, тут же принимается воровать или убивать честных людей.
Побуждаемый не только чувством сострадания, но и желанием досадить шурину, де Вулф махнул рукой стражникам и тюремщику.
– Отведите его назад в камеру. Я выслушаю его признание, а потом решу, что с ним делать.
– Какое вы имеете право вмешиваться в решение суда моего графства? – возмутился шериф.
– В прошлом году решением выездной сессии суда на меня возложена обязанность принимать признание у аппруверов, – парировал де Вулф, глядя прямо в глаза де Ревеллю. – А вы, возможно, помните, что это решение было принято королевскими судьями – судьями нашего повелителя короля!
С трудом скрывая довольную усмешку по поводу того, что его хозяин потерял лицо, Габриэль велел одному из стражников увести заключенного. Стиганд вернулся к очагу, и зловещая процедура продолжилась. Последующие действия были быстрыми, без тех церемоний, которые обычно сопровождают публичную казнь. Двое стражников схватили белокурого сакса, один из них достал железный ключ и разомкнул кандалы на его руках. Жирный тюремщик подкатил обрубок толстого, около двух футов в длину, бревна, испачканного зловещими коричневыми пятнами, и поставил его на торец. Жертву заставили опуститься на колени. Стиганд схватил правую руку осужденного и положил ее на колоду. Затем он ухватился за рукоятку топора, плюнул на лезвие и одним молниеносным ударом отсек кисть.
Несмотря на все выказанное им ранее безразличие, Бритрик издал дикий вопль и потерял сознание. Кисть мягко свалилась на земляной пол, из обрубка, заливая колоду, била алая кровь. Тяжело, со свистом дыша, тюремщик вытащил из широкого кармана засаленного кожаного фартука кусок тряпки и прижал ее к обрубку руки, временно останавливая кровь. Сакс бездыханно валялся на земле, но один из стражников приподнял его руку, в то время как Стиганд повернулся к горшку с дегтем, стоявшему на огне. Он помешал в нем длинной щепкой, затем подцепил огромную каплю липкого коричневого варева. Сняв тряпку с обрубка руки, он шлепнул на кровоточащую плоть и осколки костей деготь и быстро размазал его по поверхности. Деготь схватился почти мгновенно. Затем Стиганд спокойно подцепил за большой палец валявшуюся на полу кисть и швырнул ее в огонь. Пальцы на обрубке с шипением, чернея на глазах, начали сжиматься в
