кулак.
Чиновники созерцали этот процесс с совершенным безразличием, единственное – исключение составил Томас де Пейн, который, хотя и наблюдал подобные сцены множество раз с тех пор, как поступил на коронерскую службу, тем не менее испытывал тошноту при виде крови и такого небрежного обращения с человеческой плотью.
Двое солдат отволокли Бритрика в его камеру, после чего вернулись за скулящим от страха мясником. Роберт Теболд начал издавать дикие вопли, как только с него сняли цепи, и продолжал визжать до тех пор, пока его не оттащили в камеру.
Ричард де Ревелль, которому уже пора было возвращаться в свои покои, уже направился было к выходу, но затем, словно что-то вспомнив, повернулся к де Вулфу.
– Джон, экспедиция на остров Ланди назначена на понедельник. Мы должны отправиться утром, и, если повезет, вечером того же дня будем в Барнстапле.
Небрежно взмахнув на прощание перчатками, шериф отправился по своим делам, сопровождаемый неохотно плетущимся за ним констеблем. Коронер прошел в помещение тюрьмы, где выслушал признания вора, заглушаемые воплями двух его изувеченных собратьев.
Часом позже де Вулф вернулся в помещение стражи и поднялся в свои покои, где присоединился к трапезе Гвина и Томаса, состоявшей, как обычно, из хлеба, сыра и кувшина сидра.
Томас, ходивший в кафедральный собор в надежде услышать какие-нибудь новости об итальянском аббате, не узнал ничего нового. Козимо больше не приходил к епископу, а выведать, вернулся ли итальянец в аббатство св. Иакова, писарю так и не удалось.
– Ну, а ты, Гвин? – проворчал де Вулф. – Может, тебе больше повезло в тавернах, чем Томасу в соборе?
Прежде чем ответить, его помощник провел кинжалом по куску сыра, срезая с него полоску твердой зеленой корки.
– Немногим больше, коронер, – наконец ответил он. – Вы сказали, что ваша жена уже сообщила вам имена двух других тамплиеров. Вчера вечером я побывал в паре пивных для простолюдинов в Бретайне и поговорил с одним конюхом, да еще с привратником из церкви св. Николая. Похоже, что главный из этой троицы – Роланд де Вер, который принадлежит к Новому Храму в Лондоне, хотя раньше обретался в Париже. Привратник сказал, что у него рыжеватые волосы и борода, но больше о нем ничего не известно.
– А что насчет остальных? Один – это тот самый Годфри Капра, которого мы видели в Жизоре, когда произошла великая ссора между принцем Ричардом и этим ублюдком, французским королем!
– Да, я его вспоминаю. Это такой худой смуглый парень с кислой физиономией. Я слышал, что он родом из Кента. Но этот Годфри никогда не был с нами в Палестине. – Гвин откусил кусок каменного сыра и принялся сосредоточенно его жевать. – Второго мы тоже оба знаем, это Бриан де Фалэз. Конюх сказал, что он тоже прибыл из резиденции Храма в Лондоне, хотя сам он из Нормандии.
Томас спокойно слушал их разговор. Сидя за столом, он составлял краткое изложение признания аппрувера, выслушанного Джоном в грязном подземелье тюрьмы.
– Когда я был в Винчестере, в свите епископа Руэнского прислуживал один священник, – вмешался в разговор писарь, – который присутствовал на той встрече в Жизоре, о которой вы постоянно упоминаете. Он рассказал мне, что хотя стычка между королем Генрихом и Филиппом Французским в основном касалась дел политических, там произошло и некое событие, сильно повлиявшее на тамплиеров.
– А тебе известно, что там произошло, карлик? – буркнул корнуоллец.
Томас лениво перевел взгляд на Гвина.
– Похоже, что когда был основан орден тамплиеров, за этим стояла некая таинственная религиозная организация в Иерусалиме, называемая Орденом Сиона. Ее, якобы, основал Годфри Бульонский – за несколько лет до того, как он отвоевал Святой город у сарацинов. Затем он сделал резиденцией этого ордена аббатство Богоматери горы Сионской, что находится за городской стеной.
– Ну и какое, черт возьми, отношение это имеет к тому, что случилось в Жизоре? – довольно невежливым тоном поинтересовался Гвин.
– На встрече в восемьдесят восьмом году, где присутствовали и вы, Орден Сиона рассорился с великими магистрами тамплиеров, и после этого оба ордена пошли каждый своим путем, и Орден Сиона стал называться Аббатством Сиона.
Коротышка-писарь помолчал, словно подчеркивая важность того, что намеревался сказать дальше.
– А разгадка в том, что так называемая «рубка вяза» – это на самом деле замаскированный намек на окончательный раскол между орденом и тамплиерами, и не имеет никакого отношения к глупой ссоре по поводу того, кому сидеть в тени этого вяза – англичанам или французам. И, возможно, к вашей теперешней проблеме с Жильбером де Ридфором имеет отношение то, что встреча в Жизоре произошла всего через каких-нибудь несколько месяцев после того, как дядя Жильбера, Жерар де Ридфор, снова уступил Иерусалим магометанам, проявив, как полагают некоторые, предательскую некомпетентность!
Это заявление было выше понимания Гвина из Полруана, который лишь скорчил презрительную гримасу и снова занялся своей трапезой. Однако де Вулфа слова Томаса заставили задуматься.
– Значит, сейчас в Эксетере у нас находятся священник из Парижа, имеющий связи с инквизицией, один из старших тамплиеров из их парижской резиденции и тамплиер, который присутствовал на встрече в Жизоре. Все они прибыли почти одновременно с племянником опозоренного Великого магистра – с разницей в пару дней!
Писарь приподнял сгорбленные плечи и ухмыльнулся, давая понять, что, по его личному убеждению, эти события несомненно связаны.
– Чем скорее мы избавимся от этого заблудшего рыцаря, тем лучше! – продолжал коронер. – Но он не уедет до тех пор, пока не встретится со вторым, с Бланшфором.
Гвин прожевал последний кусок и запил его огромным глотком сидра. После чего, громогласно отрыгнув, он вытер усы и промолвил:
– По крайней мере, это уже не забота коронера.
Вскоре ему довелось убедиться, что он ошибался.
Когда де Вулф вернулся в родной переулок, чтобы проверить, как идут дела у кузнеца, соборный колокол уже созывал прихожан на вечернюю службу. Войдя в конюшню, Джон обнаружил Одина, привязанного веревкой к вбитому в стену кольцу. Огромный жеребец поедал овес из кожаной торбы, его копыта уже были должным образом обработаны, а в подковы забиты несколько вылезших гвоздей.
Коронер вступил в беседу с Эндрю, молодым кузнецом. Разговор о различных видах боевой сбруи принял оживленный характер, поскольку обоим было что сказать по данному вопросу, когда в дверь вбежала Мэри. Служанка явно спешила – пряди светлых волос выбились из-под шапочки, тесемки которой она второпях забыла завязать.
– Сэр Джон, пойдемте быстрее! Хозяйка в ужасном состоянии – здесь Элси, управляющий из Стоука.
Пока они шли по узкой улочке к дому, Мэри сообщила, что не знала о том, что коронер на конюшне, и послала Саймона искать его в Ружмоне.
Войдя в дом, де Вулф увидел Матильду, сидевшую в одном из кресел. Она уткнулась лицом в ладони и горько рыдала. Рядом с беспомощным видом стоял Элси, явно не знавший, как ее утешить.
– Бог мой, что тут стряслось? – встревожено спросил Джон, подойдя к жене, и осторожно положив руку на ее вздрагивающее плечо. – Что-то случилось с моей матерью?
Матильда тут же прекратила рыдать и, резко повернув голову, бросила на него рассерженный взгляд.
– Это все ты виноват, бессердечный ты человек! – воскликнула она, вставая на короткие полные ноги, и тут же принялась колотить мужа кулаками в грудь.
Джон толчком усадил ее обратно на стул, и рыдания возобновились с новой силой. Он повернулся к управляющему, которого знал еще с детских лет.
– Элси, что тут происходит? Почему ты здесь?
Худой сакс с тронутыми сединой волосами, все еще одетый в костюм для верховой езды, воздел руки,
