— А так. Продались русским. Перешли на их сторону. А потом пришли в деревню и убили его.
Асет опять помолчала, но любопытство в конце концов взяло свое.
— А за что? — спросила она, краснея из-за опасения, что подруга может рассердиться.
— За то, что он сказал им все, что о них думал, — ответила Тамуся. Подумала и добавила: — Он был смелым. Настоящий мужчина! Он хотел убить их. Пришел к ним в казарму с автоматом, взял их на прицел и сказал им, какие они шакалы. Они бы не ушли от него, но сзади подкрался неверный. Подкрался и ударил его прикладом по голове. Потом те, которые сидели на кроватях, вскочили и стали пинать его ногами. Пинали, пока у него изо рта не потекла кровь, только тогда и перестали. Заперли его в сарае, там он и умер. — Тамуся стиснула зубы и процедила: — Мрази! Грязные шакалы!
Асет протянула руку и погладила Тамусю ладошкой по плечу:
— Не расстраивайся, Тамуся. Он попал в рай, ему там хорошо. А ты за него отомстишь.
Тамуся вытерла ладонью сухие глаза. Слез у нее тоже не было, так же как у матери Асет. Щеки, подбородок, лоб Тамуси были белыми и сухими, кожа на них была похожа на кожу старухи. Тамуся убрала руку от глаз, повернулась к Асет и спросила:
— А что случилось с твоим братом? Я слышала, что он тоже погиб.
Асет опустила голову.
— Да, — промямлила она. — Его убили.
— Кто? Федералы?
Со стороны учебной палатки послышался звонкий голос преподавательницы.
— Нас зовут, — сказала Асет, радуясь в душе, что ей не придется рассказывать о Магомете. — Пойдем, Тамуся!
Тетя Хава — так звали девушки воспитательницу-психолога, еще совсем молодую женщину с седыми волосами, которая раз в два-три дня разучивала с ними новые пьесы. Пьесы тетя Фатима писала сама.
— Так, Асет, — сказала тетя Хава, — ты будешь играть роль Ахлам Тамими.
— Я? — Асет была довольна и не скрывала радости.
Играть саму Ахлам Тамими, студентку из Рамаллаха, которая участвовала в операции против неверных в израильской пиццерии! Это было чудесно!
— Ты читала пьесу? — спросила тетя Хава.
Асет закивала:
— Да, тетя Хава. Я даже знаю все слова Ахлам наизусть!
— Вот и хорошо. Ты должна изображать журналистку. Вот тебе фотокамера. — Тетя Хава протянула Асет брусок дерева. — Покажи, как ты будешь играть журналистку.
Асет много раз представляла себя на месте знаменитой Ахлам, поэтому быстро вошла в образ. Она взяла «камеру», изобразила на лице нагловатую улыбку и сказала:
— Мэй ай ток виз ю, плизз? Айм фром ньюспейпа. Май нейм ис Джули.
Затем она уставилась на тетю Хаву в воображаемый глазок фотокамеры, не забывая жевать воображаемую резинку. Сделав несколько «снимков», Асет подмигнула тете Хаве и сказала:
— Сэнк ю, мэм. Ай вое вери глэд ту си ю. — И помахала тете Хаве рукой.
Стоявшие рядом девушки засмеялись и зааплодировали.
— Сэнк ю! — поблагодарила их Асет. — Затем опустила брусок и, слегка порозовев от смущения, посмотрела на воспитательницу. — Ну как? — спросила она.
— Неплохо, — ответила тетя Хава. — Правда, Ахлам была искуснее тебя. Ты помнишь, что она сделала?
— Конечно! — с горячностью сказала Асет. — Она прикрывала мужчину-бойца, который взорвал пиццерию! Погибло пятнадцать неверных!
— Правильно. Но мало жевать резинку, чтобы выглядеть журналисткой. Ты держалась слишком развязно, слишком наигранно. А я вас учила, что главное для вас — естественность. Ты же больше была похожа на проститутку.
Асет покраснела еще больше. Девушки захихикали, но тетя Хава метнула в них взгляд-молнию, и они замолчали.
— Давай попробуем еще раз. Только будь естественней. Не забывай, что у журналисток высшее образование. Они умные и не станут кривляться перед израильскими солдатами как обезьяны, вызывая у них подозрение.
— Хорошо, тетя Хава, — покорно сказала Асет и вновь подняла «камеру».
…После репетиции девушки смотрели телевизор. Асет сидела в первом ряду, рядом с Тамусей и тетей Хавой. На экране царили кровь и разруха. Одна мрачная картинка сменяла другую.
— Как известно, число желающих стать «живыми бомбами» особенно выросло за последнее время, бубнил закадровый голос. — Следовательно, человечество стоит на пороге новой «столетней» войны.
На экране возникло изображение какого-то полуразрушенного, дымящегося здания, перед которым бегали кричащие люди.
— Уникальность ситуации в том, — продолжил голос, — что мир впервые столкнулся с врагом, который не ставит конкретных политических задач, выполнив которые можно добиться спокойствия и процветания.
На экране появились бородатые люди в темных очках и с автоматами на плечах, спускающиеся по горной тропинке.
— Мир имеет дело с идеологией современных нигилистов, — сказал закадровый голос, — цель которых — всеобщее разрушение. А средство для достижения победы — физическое уничтожение всех сторонников существующей христианской цивилизации.
Тетя Хава нажала на «стоп». Затем встала и повернулась к девушкам:
— Так нас изображают кяфиры. Они заставляют всех думать, что у нас нет ни цели, ни веры, потому что так им удобнее уничтожать нас, наших родителей и наших братьев. — Тетя Хава улыбнулась. — Фашисты тоже заставляли всех думать, что у людей, которых они убивают, нет ни цели, ни веры, ни смысла жизни. Они выставляли их безмозглыми животными, как русские выставляют сейчас нас. Животных убивать легко, потому что за это никто не осудит. Они не успокоятся, пока не перебьют всех нас. Потому что их души съел Иблис.
Асет нахмурилась. Про фашистов она знала, она учила про них в школе. И еще — ее прадедушка погиб на фронте, сражаясь с ними.
— Тетя Хава, — спросила Асет, — а почему Аллах не убьет Иблиса?
— Потому что его наказание отложено до Страшного суда. Когда будет'Страшный суд, Аллах низвергнет Иблиса в ад, а с ним и всех неверных.
Асет вздохнула. «Поскорей бы Страшный суд, — подумала она. — Тогда Аллах прогонит в ад всех грешников и кяфиров и не с кем будет воевать».
— Кто мне скажет, какая у нас цель?
— Бороться с врагами Аллаха! — сказала светловолосая татарка Гюзель, которую привезли в лагерь из Уфы.
Тетя Хава кивнула:
— Правильно, Гюзель. А зачем?
— Потому что, если с ними не бороться, Иблис завоюет землю и превратит наши жилища в кладбища и руины. А он будет прыгать на могилах под адскую музыку и пить вино, рожая шайтанов и джиннов, чтобы они добили оставшихся в живых.
— Правильно, — вновь кивнула тетя Хава. — И так будет, если мы не будем помогать Аллаху бороться со злом.
После этого тетя Хава поставила девушкам другой фильм. Там было показано, как гибли женщины и дети от рук неверных — гибли в Чечне, Боснии, Палестине. Дети горели заживо, их матери обливались кровью, пытаясь подняться на ноги, но люди с белыми лицами, одетые в маскхалаты, добивали их короткими автоматными очередями.
Асет отвернулась, чтобы не смотреть на экран телевизора, и увидела Тамусю. Глаза Тамуси были
