Камельков слушал ее признания спокойно. Он, конечно, был удивлен такой откровенностью, но подспудно был готов к тому, что красивая блондинка окажется той самой террористкой. Во-первых, на подозрении были все девушки, фланирующие по Ломоносовскому проспекту. Во-вторых, в своем страстном речитативе две минуты назад девушка упомянула Аллаха. Само по себе это ничего не означало, но в данных условиях было почти признанием.
Выслушав Асет, Камельков как мог утешил ее, затем аккуратно снял рюкзак, положил его в железный мусорный контейнер и вызвал саперов.
— А что теперь делать мне? — спросила Асет, вытирая слезы.
— То же, что и раньше. Только без бомбы.
Поручив пенсионерам, играющим в домино, «окружить район по периметру» и не подпускать к мусорному контейнеру никого, кроме милиции, Камельков взял Асет за руку и потащил ее в ремонтную мастерскую. Там они подобрали более-менее похожий рюкзак и набили его тем, что попалось под руку.
После этого, с благословения Камелькова, Асет отправилась в ресторан.
Дальнейшее было делом техники.
— Итак, — подвел итоги Поремский. — Нигматзянов, Лобов и Чача задёржаны. Вместе с ними в кутузке парятся еще пятеро террористов из московской организации. Банковские счета террористов арестованы. Вроде все нормально, а?
— Да, операция прошла неплохо, — согласился Солонин. — Почти так же чисто, как в Дюссельдорфе. Ребята из «Пятого уровня» накрыли бандитов без шума и пыли. Мы благодаря Михаилу — тоже. Но Михаил Иванович Кротов и Володя Большое Гнездо все еще на свободе. Если они узнают об операции, залягут на дно, и мы их не достанем.
— Операция проведена в полной тайне, — сказал Поремский. — Я сам проследил за этим.
— Что ж… — Солонин задумчиво почесал пальцем небритый подбородок. — В таком случае у нас есть шанс прижать их к стене.
— Мы уже пробовали, — напомнил оперативнику Камельков. — Но этих чертей так просто не возьмешь. У них прочные завязки в правительстве.
— Ничего, — с усмешкой сказал Солонин. — Любые завязки можно развязать, если действовать умеючи.
— Легально нам это вряд ли удастся, — возразил Поремский. — В прошлый раз у нас на руках были все карты, но Сметанин ушел. Это непробиваемая стена, Витя.
— Если легально, то да, — согласился Солонин. — А если сделать операцию тайной и провернуть ее с известной долей фантазии, то можно прижать к стене хоть самого министра обороны. Было бы желание и… — Солонин внимательно посмотрел на Поремского и договорил странным голосом: —…Смелость пойти против правил.
Поремский спокойно встретил взгляд Виктора и усмехнулся.
— Думаю, об этом нам стоит поговорить особо, — сказал он.
Глава восьмая
ШОУ ОДИНОКОГО МУЖЧИНЫ
1
Допрос продолжался уже полчаса. Кондиционер сломался, и в кабинете было довольно душно, однако Поремский не открывал окно, чтобы звуки, доносящиеся с улицы, не мешали разговору. Хотя разговором это можно было назвать лишь с большой натяжкой. На большинство вопросов Алмаз Рафикович отвечал глубоким молчанием. На остальные отвечал односложно, не признаваясь ни в чем — «нет», «не знал», «не видел», «не делал», «не понимаю».
Поремского допрос страшно утомил.
— Послушайте, Нигматзянов, — устало сказал он, — у вас нет ни одного шанса выйти сухим из воды. У нас имеются записи ваших телефонных разговоров с Бариевым и Кротовым. К тому же мы взяли вас с поличным. Маклюда Межидова уже дала против вас показания. Она рассказала обо всех терактах, устроенных по вашему поручению и с вашей помощью. Лобов тоже заговорил.
Алмаз Рафикович чуть заметно усмехнулся.
— Не верите? — поднял брови Поремский. — Что ж, я дам вам возможность удостовериться в этом.
Он протянул руку и нажал на кнопку диктофона.
— Гражданин начальник, — донесся из динамика голос Лобова, — я же вам сказал, я работал на них за деньги — и глубоко в этом раскаиваюсь. Началось все два года назад. У меня тогда заболела мама, а содержание в клинике… сами знаете… по нынешним временам обходится очень дорого. Лекарства, уход… Потом мама умерла, но я втянулся в эту работу, о чем сейчас страшно сожалею. Извините, я забыл, как вас зовут?
— Владимир Дмитриевич.
— Владимир Дмитриевич, я никогда не был террористом. Вот Нигматзянов, это да. Он сука редкостная. Из этих, идейных… А чего вы усмехаетесь, Владимир Дмитриевич? Между прочим, идейные террористы гораздо страшнее продажных. Их не запугаешь, не переубедишь. Они упрутся как бараны и будут до конца стоять на своем. Вы думаете, мне нравилось на них работать?
— А разве нет?
— Что вы! Да меня в дрожь бросало от одного взгляда Нигматзянова. Он небось никогда этого и не замечал. Иногда он смотрел так, словно… словно еще слово — и он нож тебе под лопатку загонит. Правда! Владимир Дмитриевич, мне стыдно, что я связался с таким дерьмом, но я готов сотрудничать ради нашего общего дела.
— Нашего общего дела?
— Да! Ради борьбы с терроризмом. Я отвечу на все ваши вопросы и сделаю все, что вы скажете. Я расскажу все!
Поремский выключил диктофон.
— Ну что? Этого хватит или хотите послушать дальше?
— Он бредит, — сухо сказал Алмаз Рафикович. — Все это чушь собачья. Я работаю в культурно- развлекательной сфере и никогда не имел ничего общего ни с бандитами, ни с террористами. Вы это прекрасно знаете, но привязались ко мне, потому что хотите сделать из меня крайнего и залатать мной брешь в «плане раскрываемости». Я ведь мусульманин, а значит, заведомо мерзавец и преступник.
— Вы очень упрямый человек, Нигматзянов. Но не очень умный. Вы сядете в любом случае, речь идет лишь о том, на сколько лет. Вы можете выгадать себе пару-тройку лет свободной жизни, если будете с нами сотрудничать.
Алмаз Рафикович хрипло рассмеялся:
— Вы и в самом деле думаете, что я куплюсь на эти дешевые фокусы? Я ни в чем не виновен, гражданин начальник. Меня подставили. А что касается записей, так это все чепуха. На кассетах не мой голос.
Поремский вздохнул:
— Как с вами тяжело, Нигматзянов. Какого черта вам понадобилось рыть себе яму? От этого ведь никому не будет лучше.
— Как знать… Возможно, кому-то и будет, — пробубнил Алмаз Рафикович.
— Улик против вас множество, — продолжил Поремский. — Мы легко обойдемся и без вашего
