домофона.
— Анна Николаевна, это вы, что ли? — недоуменно спросил незнакомец.
Анна вздрогнула, обернулась.
— Вы кто?
— Вот-те здрасте! Память у вас девичья. Всеволод Голованов. Частное сыскное агентство «Глория». Знаете такое?
— Извините, ради бога! Это я со своими мыслями…
— Понимаю. А я прибыл на боевой пост. Согласно распоряжению командования.
— Ну да, Вячеслав Иванович решил, что меня охранять нужно, только это ерунда, — бормотала Анна. Ее сильно тошнило. Хотя за весь день — ни крошки. Только чашка кофе в кафетерии.
Голованов вгляделся в ее лицо, решительно взял под руку, отобрал ключи.
Едва они вошли в квартиру, Анна кинулась в туалет. Жестокие спазмы не прекращались около получаса.
«Это меня «Триадой» рвет. И Скотниковыми», — думала она.
Наконец Анна прошла в ванную, долго держала голову под ледяной водой, хватая губами струи воды. В дверь тихонько постучали.
— Аня, вы как там? Вам совсем плохо?
Господи, там же этот Сева! Она совсем забыла о нем. Какого черта Грязнов навязал ей в дом незнакомого человека? И так еле жива, а тут еще общайся с ним, чаем его угощай…
Но едва Лаврова вышла на кухню, Сева протянул ей кружку. Именно то, что было ей сейчас нужно! Она опустилась на табурет, стала пить маленькими глотками крепкий, горячий, сладкий чай.
Зазвонил телефон. Голованов подобрался.
— У вас параллельная трубка есть?
— Да, в комнате.
— Принесите быстренько! И пока не включайтесь.
Хорошо сказать, быстренько… она еле ноги волочила. Пока ходила за трубкой и назад, телефон все верещал. У кого столько терпения?
— А вы возьмите с аппарата, — скомандовал Сева, отбирая у нее переносную трубку.
— Вы будете мои разговоры прослушивать? — подняла бровь Лаврова.
— Придется, Аня. Вы же понимаете, это для вашей безопасности.
Телефон все верещал. Анна сняла трубку. Звонил Скотников. Он явно нервничал.
— Анечка, ты уже спишь?
— Нет.
— Почему ты сбежала? Что ты молчишь? Это у тебя просто срыв. Знаешь что мы решили с Гусей? Ты приходи к нам завтра в гости. Посмотрим фотографии старые. Я здесь целую папку нашел. Школьные, из агитпоходов, со спектаклей. Мы там почти везде вместе! И ты такая красивая, Анька! — вставил он игривую интонацию. — Так интересно! Словно опять в юность окунулся. Приходи! Гуся курочку поджарит. Винца выпьем.
— Какое винцо, курочка? Фотографии из детства! — Анна злобно расхохоталась. — Боже, мне кажется, ты бы меня на виселицу вел и эти фотографии показывал. И умилялся бы…
Толя на секунду замолк, затем проговорил нравоучительным тоном:
— Ты просто сдулась.
— Я не сдулась. Я прокололась. Прокололась на вере в друзей. Я думала, ты оглушен и ослеплен, как и я… А тебе все это в кайф!
— Это у тебя такой момент! — перебил ее Скотников. — Завтра начнем все сначала! И вообще… нужно уметь брать барьеры!
— Барьеры? Я их всю жизнь беру! А то, о чем говоришь ты, это не барьер, это черта, отделяющая порядочных людей от мерзавцев! И ты заставил меня эту черту переступить! И я втянула в ваше логово Зойку. И она погибла…
— Вот Зойку на меня не вешай! — взвизгнул Анатолий. — Это твой клиент! Нечего ей было языком молоть! Тоже мне, правдоискательница нашлась!
— Толя! — заорал с другой трубки голос Гуси.
Ага, вот и жаба подключилась. Анатолий осекся, заговорила женщина:
— Ты вот что, Лаврова, ты из себя целку-то не строй! Сама-то что, святее папы римского? Сама ближайшую подругу в Фонд затащила, да еще такую юродивую, которой место у невролога. И деньги на ней срубила! Забыла уже, что шесть сотен баксов за погибшую подружку получила?
Анна почувствовала, что кровь отхлынула от лица. Не услышав ответа, Скотникова торжествующе закончила:
— Так что сиди и не чирикай! И в милицию не бегай, поняла? А то ноги-то тебе укоротят, ясно?
Трубка дала отбой.
— Будьте вы прокляты, — тихо произнесла Анна.
Из-за ее спины возник Голованов.
— Это правда, что ты за Филиппову деньги получила? — ошарашенно спросил он.
— Правда, — бесцветным голосом откликнулась Аня. — Я не знала, что она погибла. Приехала на семинар за деньгами, а потом уж к ней. А ее нет.
— Так верни им эти деньги!
— Я их уже отдала. Я же в долг брала. Попросили вернуть раньше. Я и вернула. В тот же вечер.
— Ты только что сказала, что в тот вечер поехала к Зое.
— Нет, сначала я заехала отдать долг, а потом к Зое.
Он смотрел на нее недоверчиво и… брезгливо, как этот Турецкий. Не верит! Вот так. Никогда ей не отмыться! Так теперь и будут смотреть на нее нормальные люди.
Господи, как ей хотелось сейчас повторить Зойкин путь: открыть окно, шагнуть и оставить позади свой позор!
Она не заметила, как прошла в кухню, отворила створки. Свежий вечерний воздух хлынул густой, напоенной запахом трав волной. Как это было бы просто и хорошо! Но… нельзя. За ней мама и Светка, они не виноваты, что их мать и дочь перешла рубеж, отделяющий людей от нелюдей…
Чья-то жесткая, сильная рука ухватила ее за плечо, швырнула на середину кухни.
— Ты что? С ума сошла? Ты что удумала? — Голованов возвышался над ней.
— Да пошел ты к дьяволу! — заорала вдруг Аня. — Ты же мне не веришь! Что ты торчишь здесь? Начальство приказало? Зарплату отрабатываешь? Вали отсюда! Я тебя прикрою. Доложу, что ты всю ночь глаз не сомкнул, оберегая жизнь лохотронщицы. Вали к своей нормальной жизни! Вы же все пуленепробиваемые, вы как бегемоты в своем благополучии! Разве ты поймешь, что у меня долг в три тысячи? И еще три тысячи нужно теперь найти на операцию маме! Я к ней даже идти не смею в больницу, я ей в глаза смотреть боюсь! Потому что я ей говорила, что деньги есть! А как ей, которой врачи пообещали в случае отказа от операции смерть! Смерть, понимаешь? Как я могла сказать, что у меня их нет? Сказать: умирай мама, что ж поделаешь? Я думала, что смогу заработать, ведь он не объяснял мне, куда ведет эта тропа! Оказалось, что в конце тропы — долги и вечный позор… Если бы я могла повторить Зойкин путь, это было бы для меня счастьем, понимаешь? Но я и этого не могу себе позволить, потому что у меня дочь и мать! И они ни в чем не виноваты! И я нужна им, какая есть!
Глаза ее горели и, казалось, заполнили все лицо. Отчаянно несчастные, разгневанные, наполненные слезами, прекрасные глаза. Очень захотелось прижать ее к себе, погладить по волосам, утешить, убаюкать… Вместо этого Голованов спокойно произнес:
— А ведь он причастен к смерти Зои.
— С чего ты взял? — выдохнула Анна.
Слезы так и не пролились. Она каким-то образом загнала их обратно.
— С чего ты взял? — повторила женщина.
— Он проговорился. Помнишь, он сказал: «Сама виновата, нечего было языком молоть».
— Да, верно… Значит, она с ними говорила все-таки. Пыталась глаза открыть, как и я…
— А они доложили Третьяковой.
