будущее».
Я перевожу взгляд на Тодда. Он все так же лежит, не мигая, не шевелясь.
Но время от времени его Шум раскрывается, и на поверхность всплывают воспоминания: о нашей первой встрече с Хильди или о Бене с Киллианом: Тодд в них еще совсем маленький, его Шум сияет от счастья, ведь они втроем идут рыбачить на болото рядом с Прентисстауном…
Тогда мое сердце наполняется надеждой и начинает биться чуть быстрей…
Но потом его Шум снова стихает…
Вздохнув, я откидываюсь на спинку сооруженного спэкпами стула, стоящего под поставленной спэклами палаткой, возле разведенного спэклами костра, рядом с каменным ложем, на котором все эти дни покоится Тодд.
Его обожженная грудь намазана лечебным снадобьем спэклов.
И она заживает.
А мы ждем.
Мы ждем.
И надеемся, что он к нам вернется.
Снаружи плотным кольцом стоят спэклы. их Шум образует подобие щита. «Конец Всех Троп» — так называет это место Бен; здесь он спал долгие месяцы, пока заживала его рана, долгие месяцы на грани жизни и смерти. Пуля убила бы его. если бы не спэклы.
Но Тодд умер. Я была уверена в этом тогда и уверена сейчас.
Он умирал на моих глазах, на моих руках — вспоминать об этом так больно, что лучше не буду…
Но Бен засыпал грудь Тодда снегом и быстро остудил страшные ожоги, которые парализовали его, остудил уже и так холодного Тодда, изнуренного долгой схваткой с мэром. Бен говорит, что Тодд просто привык скрывать свой Шум, а от холода и боли он окончательно заглох, но сам Тодд не умер, нет…
Однако я считаю иначе.
Тодд покинул нас, пусть и не хотел. Он держался до последнего, сколько мог, но потом все же покинул нас.
Я видела, как он уходил.
Но, быть может, он не успел уйти далеко.
Может, мы с Беном его удержали, не дали ему сделать последний шаг.
И когда-нибудь он к нам вернется.
— Да нет, все нормально, — отвечаю я, убирая дневник, который читаю Тодду вот уже несколько недель, надеясь, что он меня слышит.
Надеясь, что он придет ко мне из того неведомого края, куда ушел.
— По-прежнему.
Он поворачивается ко мне:
— Тодд вернется, Виола. Непременно.
— Надеюсь.
— Я же вернулся. Хотя меня даже звать было некому, а у Тодда есть ты.
Я отворачиваюсь:
— Ты вернулся другим.
1017-й предложил лечить Тодда в Конце Всех Троп, и Бен сразу согласился. А поскольку Нью-Прентисстаун превратился в новое озеро у подножия водопада, и единственной альтернативой было держать Тодда в тесной палате на борту корабля-разведчика (за последний вариант горячо выступала госпожа Лоусон — она теперь заправляет почти всеми делами, которые не перепоручает Уилфу и Ли), я тоже неохотно согласилась.
Бен кивает и переводит взгляд на Тодда.
Возможно, он тоже изменится. Но я вообще-то не жа-луюсь.
Все эти дни я внимательно наблюдаю за Беном и задаюсь вопросом: неужели это — будущее Нового света, будущее всех мужчин, которым рано или поздно придется полностью открыть себя голосу планеты, сохранив свою личность, но при этом впустить в нее личности всех остальных и по собственной воле слиться со спэклами. слиться с окружающим миром?
Не все мужчины на это пойдут, уж слишком они мечтали о лекарстве от Шума.
А что будет с женщинами?
Бен убежден, что Шум есть и у нас. Если мужчины могут заглушать свой Щум. женщины непременно научатся его открывать.
Он часто спрашивает, не хочу ли я попробовать.
Я не знаю.
Почему мы не можем жить так, как есть? И почему кто-то должен решать за остальных?
В любом случае, нам предстоит выслушать еще пять тысяч мнений.
Я улыбаюсь:
— Брэдли прекрасно меня заменит. А ты пойдешь?
Бен опускает глаза на Тодда.
Я не отходила от Тодда с тех пор, как его принесли сюда, и не отойду, пока он не очнется, даже ради новых переселенцев. Я и госпожу Лоусон попросила прийти ко мне, чтобы подтвердить слова мэра о лекарстве. Она внимательно изучила все материалы и провела доскональные исследования: мэр сказал правду. Все женщины теперь здоровы.
Но не 1017- й.
Инфекция распространяется по его организму гораздо медленней, и пока он отказывается принимать лекарство: говорит, что будет терпеть боль до тех пор, пока Тодд не очнется. Как напоминание о том, что было, что чуть не случилось и к чему мы никогда не должны возвращаться.
Если честно, я немножко рада его страданиям.
— Ни за что.
— Вот именно, «если». Это ключевое слово, согласен?
Лечение поможет, вот увидишь.
— Прекрасно. Когда это случится, тогда и спросим Тодда, хочет ли он видеть своего убийцу…
Я улыбаюсь, чтобы прекратить спор, который мы на-чинали уже сто раз. Спор о том, что я до сих пор не могу простить 1017-го.
И возможно, никогда не смогу.
Я знаю, что Небо часто поджидает Бена у входа в кольцо и справляется о самочувствии Тодда. Иногда я его слышу. Впрочем, прямо сейчас я слышу только Ангаррад. которая пасется у палатки и терпеливо ждет возвращения своего жеребенка.
— Если госпоже Лоусон и ученым с каравана удастся повторить формулу лекарства, — говорю я. — И если людей, которые сюда прибудут, не напугает соседство с такой огромной армией. Если на всех хватит пищи…
— Я надеюсь. Но сейчас все мои надежды связаны с Тоддом.
Бен снова смотрит на сына.
Я киваю, но мы не знаем этого наверняка, не можем знать.
Но можем надеяться.
Надежда эта так неуловима, что я до смерти боюсь ее спугнуть.
Поэтому молчу.
И жду.
И надеюсь.
— Снова подошла к концу, — говорю я.
Он отходит от каменного ложа и садится на второй стул рядом со мной.
На его лице улыбка, а в Шуме — столько нежности и радости, что я тоже невольно улыбаюсь.
Мы оба смотрим на Тодда, лежащего на каменной плите: его согревает костер, на ране лечебное снадобье спэклов, Шум то появляется, то исчезает, словно сон, который пытаешься вспомнить и никак не можешь.
— Тодд, — шепчу я. — Тодд?
А потом снова беру в руки дневник.
И продолжаю читать.
Что же это?
Моргнув, я попадаю в далекое прошлое: мы сидим на уроке в прентисстаунской школе, и учитель рассказывает нам про первых переселенцев…
Потом я моргаю еще раз и попадаю в другое воспоминание: мы с ней укладываемся спать на заброшенной мельнице, только-только сбежав из Фарбранча, и она просит меня выйти, потомушто мой Шум не дает ей уснуть…
А вот я с Манчи, моим расчудесным псом: он бежит с горящей головешкой в зубах и устраивает пожар. Пожар, который помог мне спасти…
Помог мне спасти…
Ты здесь?
Ты здесь?!
А еще бывает, я вспоминаю то, чего никогда не видел…
Семьи спэклов в хижинах посреди огромной пустыни, о существовании которой я даже не догадывался, но вот я стою посреди нее — и знаю, что она находится на другом конце Нового света, далеко-далеко… Голоса спэклов окутывают меня, я слышу, что они говорят, и я понимаю, хотя язык мне незнаком. Я вижу, что они знают о людях на другом конце света, им известно все, что знают спэклы рядом с нами, голос мира передает это знание в каждый уголок, и если б мы только могли…
Или вот, вот я на холме рядом с человеком, лицо которого мне знакомо (Люк? Лес? Ларе?), мне знакома его слепота и
