— Не о машине ты печешься, а о шкуре своей, — помолчав, добавил: — Сдохнуть не захочешь, вернешься…
Аслан не выжимал из машины все силенки. Знал, мотор старый. И хотя отрегулировал, прочистил его, вел машину бережно.
Едва зона скрылась из вида, остался человек один на один с трассой.
Белой накатанной лентой она убегала в снега. Широкая, ровная, она была похожа на упрямую реку, продавившую сугробы, горы, распадки.
Вон заяц метнулся из кустов. Бежит по-шальному, виляя спиной. Прямо перед машиной проскочил. А под левое колесо лиса попалась. Хотела зайца сожрать, чтоб с голоду, не сдохнуть, да сама попала в беду нечаянно.
Аслан бросил лису в кузов. Авось, мужики барака найдут ей применение.
И вспомнилось, как тогда, на трассе, убил охранник медведя. Позвал зэков свежевать. Пока шкуру со зверя сняли, заднюю ногу сырьем сожрали. Голод не тетка. Ждать не смогли, покуда на костре пожарится. Без хлеба и соли… Все рожи в крови. Пользуясь медвежьей смертью, свою жизнь берегли, как умели.
Охранники видели. Ни слова не сказали. И в зоне всего медведя отдали в столовую. После того бригада Килы потеплела к охране. Не забывала позвать на чай к костру, куревом делилась, теплом. Не чуралась парней, не обижала их.
Понимали люди — в зоне положена охрана, а охрана понимала, что бежать отсюда — некуда. Разве к смерти? Так за нею и ходить не надо. Она всегда была рядом. У плеча, за спиной, у самого сердца человеческого… И звалась одним словом — Колыма…
От нее не многие уходили. Не все, миновав колючую проволоку, оглядывались на зону в последний раз.
Многие, придя сюда впервые, остались на Колыме навсегда.
Аслан сбавил скорость, дал три гудка, завидев в стороне от трассы белый березовый крест без имени. Зэк похоронен. Росомаха порвала, когда за дровами далеко ушел. Помочь ему, выручить, вырвать у смерти люди не успели. Теперь, проходя мимо, не глядя на мороз, шапки снимают, помня вину. На его месте мог оказаться любой.
Аслан проехал мимо известного всей зоне Мертвого ручья.
Вспомнилась история его, леденящая, злая. И никогда бы не узнала о ней бригада Килы, если б не работала на этом месте.
А случилось все летом. Прокладывая трассу, решили зэки сделать дымянки вокруг себя, чтобы хоть немного отогнать комарье. Начали копать ямки для костерков. И куда ни ткнут лопатой — на человеческие останки натыкаются. Правее, левее — сплошные трупы. Даже жутко стало.
И вот тут старший охраны, пожилой человек, теперь он уже на пенсии, рассказал, что случилось.
Отказались в том году работяги платить дань ворам. Жестоко избили их. А те в отместку облили их барак соляром изнутри и подожгли. А дело было зимой.
Администрация переполошилась. Бросила все силы на тушение пожара. Да куда там — пурга не гасила, раздувала огонь.
До двух ночи барак спасали, забыв о людях. А те на сорокаградусном, на ветру без огня остались. Пока заносы на дороге расчистили, еще день прошел. Ну, а когда пробились к ним, барак работягам уже не был нужен. Закопали их свои зэки. Замерзли люди. И согреться им было нечем. Так по сугробам всех отыскали…
С тех пор и назвали это место Мертвым ручьем. Много зэков здесь замерзшими полегли. Под снегом. А когда он растаял в конце мая, зазвенел на этом месте ручей. Звонкий, холодный. Откуда он взялся — никто не знал. Словно замерзшие, оттаяв, плакали.
Аслан вышел из машины. По обычаю снял шапку с головы.
Сколько людей нашли здесь свой последний приют? Точное их число знает администрация. Но никогда о том не узнают зэки.
Вместе с ними в вечном карауле остались четверо охранников. О том знала вся зона.
Конечно, случай на Мертвом ручье не прошел бесследно. И во многих бараках зэки забузили. Отказались выезжать на трассу, потребовали выбросить из зоны воров. А виновных в поджоге наказать на всю катушку.
Администрация словно оглохла к требованиям зэков. Запретила кормить «сачков». А через два дня вся зона, кроме воров, возмутилась. Все зэки наотрез отказались работать и валом двинулись на фартовый барак.
Начальник зоны послал охрану на защиту воров. Решили предотвратить самосуд. Но было поздно. Работяги уже ворвались в барак и разметали в клочья все, что попадало под руку.
Люди озверели. Недавняя беспомощность и беззащитность вылились в другую крайность. Скопом все смелы, сильны и безрассудны.
Воров толпа разрывала на части — каждого, кто попадал в ее руки. За угрозу ножом — терзали жестоко.
Сметенная с пути охрана была обезоружена и загнана в угол. Работяги искали бугра воров. Но тот успел сбежать, увидев, какая толпища движется к бараку.
Сколько фартовых в тот день было задушено, искалечено, утоплено в парашах, зарезано стеклом… Весь барак был залит кровавой смесью.
Под жуткой пыткой — с острым куском стекла в животе — сознался один из воров, кто поджег барак. Один уже был убит. Двоих поймали. И, трамбуя их телами бетонный пол, превратили в месиво.
Разъяренная толпа уже двинулась к административному корпусу, когда с часовых вышек заговорили пулеметы, вжав в снег правых и неправых…
Зэки не могли пошевелиться до самого вечера. А с наступлением темноты были включены прожекторы и снова — даже дыхание караулили дула пулеметов.
— Может, хватит? Остыли уже люди, поморозятся, — попросил пощады для зэков командир роты охраны.
Но начальник зоны не соглашался. Он был слишком испуган бунтом и не успел прийти в себя.
— До утра держать мерзавцев на мушке, — отдал приказ. И он был выполнен.
Утром на дворе не встали по команде два десятка заключенных. Вмерзли. Их выбивали изо льда ломами, кирками. Молча. Негодуя втихую. А начальник искал зачинщиков бунта. И прознал… Полгода продержал двоих в штрафном изоляторе. Те вышли оттуда тенями.
Сопротивление было подавлено. Воры проучены. Урок запомнился всем. Но ненадолго.
Вернулся в воровской барак бугор. Пришло фартовое пополнение и снова воры стали обдирать работяг, как липку, и те уже не помышляли о сопротивлении.
Восемнадцать бараков в зоне. В каждом — свое сословие, обычаи и правила. В них чужому, да несведущему — не разобраться.
Аслан проехал по участку трассы, который делали «жирные», — так в зоне звали работников торговли. Их здесь два перенаселенных барака набралось. Они, как цыплята одной курицы, все были похожи друг на друга.
В зоне их дружно не любили. С первого и до последнего дня «жирные» старались любыми путями отлынивать от работы. Все они любили не просто поесть, а и получить от этого, как заправские гурманы, максимум удовольствия, все получали по многу посылок с воли. Каждый «жирный» старался пригреться тут пусть маленьким, но начальником — в теплом, сытном, желательно чистом месте: в хлеборезке, на кухне, в столовой, в библиотеке, на складе, в каптерке.
Пронырливые, оборотистые, они и здесь находили общий язык с начальством, исправно, но чаще других, платили дань ворам. Никогда не бузили. И участки трассы выбирали полегче и поближе к зоне.
Между собой они никогда не ругались. Понимали один другого с полуслова, со взгляда.
Всегда поддерживали друг друга. У них не было бригадира. Все считались равными.
И все же, несмотря на уживчивость, даже старый водовоз привозил им воду после всех. Позже других ходили они в столовую. И даже в клубе, где так редко крутили кино, «жирным» оставляли места «на галерке» — в проходах между скамьями.
Их слову никто никогда не верил в зоне. С ними не общались зэки других бараков. Да и сами
