— А я причем? — пожала плечами.
— Давай простим отца вместе! — попросил тихо.
— Ни живому, ни мертвому не прощу!
— С кем воюешь? Его уже нет!
— Такому рождаться не стоило! — вспыхнула баба спичкой. В глазах замелькали злые искры.
— Клара! Остановись! Не бери грех на душу! Ведь если б не он, не было б Степана, Алеши. Зачем мертвого вслед ругаешь? — осек Иван.
Женщина покраснела, смутилась, смотрела, как собирается в дорогу Степан, тот оглянулся и спросил:
— Так ты едешь с нами?
— Ладно, поеду, надо же помочь…
…Люди добирались до деревни больше суток. Поездом и автобусом, потом на телеге по ухабистой, горбатой дороге. Казалось, ей не будет конца.
Мужчины о чем-то тихо говорили, а Кларку так натрясло в дороге, что все разболелось. Ныла спина и бока, онемели ноги. Баба хотела лечь на сено, но это оказалось хуже и мучительнее. Телегу бросала из стороны в сторону, она подпрыгивала на каждой ямке. Люди устали, им казалось, что дороге не будет конца. Клара много раз пожалела, что согласилась поехать на похороны. Она ругала себя и Степку, корявую деревню, не сумевшую проложить нормальную дорогу. У бабы разболелось все. И когда кобыла остановилась перед мрачным, бревенчатым домом, Клара не смогла самостоятельно вылезти из телеги и Степан, понимая ложность ситуации, взял Кларку на руки и понес к крыльцу. По пути споткнулся, чуть не упал, баба тут же обхватила руками шею, прижалась к груди накрепко. Степа бережно опустил ее на крыльцо. И услышал за спиной:
— Кому горе, а этим веселуха, будто на гульбище заявились. Вот они, нынешние городские. Ни стыда, ни совести!
— Замолчи, Тарасовна, и не порочь других! На себя глянь! Я не просто бабу, жену принес! Захочу, вообще с рук не отпущу! А вот тебя и по молодости никто не брал на руки, — осек Степка деревенскую бабу и приметил, как взглянула на него Клара, сколько тепла и нежности, благодарности и ласки промелькнуло в ее глазах, словно на короткие секунды вернула в далекую молодость.
Степан открыл дверь, пропустил приехавших с ним, вошел сам, увидел мать, одетую во все черное. Приметил, как поседела она, какие глубокие морщины изрезали ее лицо.
— Сынок, Степушка, ты приехал! Спасибо, что простил отца! — обняла сына, оглянулась на Клару, поздоровалась с нею, погладила по плечу, обняла Ивана, Димку. Указав на гроб, сказала тихо:
— Пришлось вот так, под крышку взять. Открывать не стали. Живого места нет, так изувечен. Смотреть неможно. А люд пугать нашто? Всяк свое судачить станет. Порешили схоронить вот так. С лесу привезли его, он малость жив был. Все тебя звал. И слезы бегли. Ни в жисть не плакал, а тут, ровно прорвало. Хотел перекреститься, ан ужо не смог. Рука не поднялась, а и как, ежли вырвана с плеча. Он у той матухи вздумал ведмежонка отнять и увезти домой с лесу. Она не дозволила. Отняла дитенка, самого всмятку искуролесила. Хочь зверюга, а все ж мать. Не убоялась ружья. Поперла буром и смяла в лепеху. Под смерть понял, что такое малыша забидеть на глазах матухи. Не простилось ему. Разом за всех наказала, — вспомнила свое, вытерла слезу, выкатившуюся из глаза.
В доме было много людей. Одни сидели возле гроба, тихо переговаривались, другие помогали на кухне. Тут же были сестры, невестки Степана, не смог приехать лишь Петр. С Дальнего Востока путь неблизкий. А может, не отпустили со службы. Зато остальные собрались. Сколько лет не виделись, тут же горе собрало всех в кучу. Вроде родные, а от гроба отворачиваются, как ни заставляют себя, а добрых слов вслед покойному не находят. И слез нет, никто не пожалел. Постояли у гроба молча. Каждый свое вспомнил. И не сговариваясь, один за другим во двор вышли. Присели на скамейки. Нет, не об отце, о жизни, о семьях, о детях заговорили. Когда в другой раз свидятся? Лишь на похоронах матери.
— Вовка, иди сюда! Позвал Степан самого младшего брата, застенчиво стоявшего неподалеку. Он не решался присесть рядом, встрять в разговор старших.
— Как ты? Что решил на будущее? — спросили его. И парнишка растерялся от внимания:
— Мамка просит в деревне остаться. На хозяйстве. Ну, кто ей поможет нынче? Все прахом пойдет. Много ль сил у мамки? В одни руки не одолеть. Может, лесником возьмут вместо отца, хоть какая-то копейка в доме будет.
— А сам чего хочешь?
— Велик! Отец обещался, как закончу школу, купить велосипед. Да не повезло мне. Три года ждал, и впустую, — шмыгнул носом.
— Да не о том! Кем стать хочешь, на кого выучиться мечтаешь? — спросил Степка.
— Какое там выучиться, о чем говоришь? Избу надо поднять, крышу перекрыть, вся протекает. Полы перестелить требуется. На это деньги нужны. Где их взять, у тятьки руки не дошли. А мне до армии успеть надо. Тут не до учебы…
— Не горюй. Все сбросимся, сколько сможем. Соберем на ремонт, — пообещал Степка.
— А мне кажется, будет лучше, если Вовку с мамкой забрать отсюда насовсем. Продать дом и хозяйство, — предложила Анна, приехавшая из Белоруссии.
— Ты возьмешь их к себе?
— У меня тесновато. Домишко небольшой. Кое-как ютимся в трех комнатушках. А ведь детей трое, да мужиковы старики. Все ж и сами не деды. А углов не хватает. Куда их определю? — залопотала растерявшись.
— А я и вовсе в однокомнатной живу, с женой и ребенком, — опередил вопрос Толик.
— Может ты, Андрей, возьмешь к себе?
— Сам у тестя живу из милости, — отозвался хмуро и отвернулся от родни.
— Настенька, а ты возьмешь?
— Степушка, я не в своем доме, у мужа живу. С его родителями. И не все меж нами гладко. В прошлом году чуть не развелись. Совсем спиваться стал мужик. На лечении был, свекры меня за это чуть живьем не сгрызли.
— Понятно, — нахмурился Степан и посмотрел на Клару вопросительно. Та поняла. Полезла в карман, достала деньги:
— Вот на ремонт дома от нас. Давайте все скинемся. И не хрен прибедняться. По сути, каждый должен был помогать старикам. Так хоть теперь раскошельтесь!
— Это от меня! — положила Настя.
— Я много не могу. Сами знаете мои возможности. Гроши получаю, — краснела сестра учительница.
В общую сумму вложили и Димка с Иваном. Они выскребли из карманов все молча.
— Вы то причем? — останавливал их Степка.
— Возьми как от братьев, приехавших и оставшихся дома. Мы с тобой, — ответили тихо.
— Степ, давай на первое время возьмем мать к себе. Пока Вовка сделает ремонт, она у нас побудет, — предложила Клара.
— А кто с хозяйством управится? Я один не успею всюду, — запротестовал младший.
— Тоже верно! — поддержали его. И Вовка, пересчитав деньги, сказал:
— Да тут на железную крышу хватит. О такой отец годами мечтал, но скопить не получилось.
— Эх-х, Вовка! Будь он иным, — выдохнул кто-то из братьев горький упрек вслед покойному.
— Вам-то ладно! Все далеко жили, никого достать не мог. Зато на нас с мамкой всякий день отрывался. Колотил так, что на ноги не могли встать. И все грозился живьем обоих закопать в огороде, чтоб не мешались на глазах. Меня придурком обзывал, мамку и того хуже. Так достал, что нету слез оплакать. Только душа болит. Заживет не скоро. Люди, свои деревенские, пришли на похороны, а для жалости ни у кого слов не нашлось. Всех обижал. От того радуются, что его не стало, — жаловался Вовка запоздало.
— Детки! Перекусите с дороги. А через пару часов пойдем на погост, — вышла на крыльцо мать.
— Да ты не беспокойся. Все сделаем, тогда за стол сядем. Теперь и в горло не полезет.
После похорон, коротко помянув покойного, деревенский люд разошелся по домам. А семья, немного прибрав в доме, присела к столу. Клара сидела рядом со Степкой.
