Сохань, разведчик Леонид Славкин, врач Петр Климаков, комиссар отряда Григорий Мыльников. Некоторые пришли в отряд в Ровно, в том числе начальник штаба отряда Антон Ржецкий.
После длительной тряски в кузове грузовика ныли кости. Почти две с половиной сотни километров отмахали десантники по разбитому шоссе. Остывал после дневной работы аэродром. Десантники отдыхали на траве возле двух транспортных самолетов. Вокруг господствовала дремотная тишина, изредка нарушаемая настырным сверчком. Далеко на западе за горами покачивались слабые зарницы, высвечивая неровную гребенку хребта. Там был фронт.
В стороне от десантников расположились Егоров, Мыльников, Ржецкий и полковник Старинов.
— Вас встретит Величко, ты его знаешь, Алексей Семенович.
— Сам лично? — спросил Егоров.
— Ну, если не сам, так кто-нибудь из его группы. Какая разница? Пароли тебе известны, на месте десантирования будут выложены огни. При встрече обязательно сориентируйся в обстановке, а потом уж уходи в свой район.
Илья Григорьевич лег поудобнее на траву.
— Смертельно спать хочется, — смущенно засмеялся он. — Как приляжешь, так голова словно магнитом к земле притягивается. Закурить бы… Разговаривал я сегодня с Киевом. Величко доносит о благоприятной обстановке для развертывания отрядов. Прибудете на место, немедленно дайте о себе знать в штаб. Хоть и спокойствием веет от донесения Петра, все же будьте осмотрительными, действуйте в тесной связи с местными коммунистами. Особо тебе, комиссар: помните, что летите туда как посланцы нашей Родины.
Из темноты выплыла группа людей — экипажи самолетов.
Старинов и его собеседники поднялись с травы.
— Советую, Алексей, вам с Антоном лететь в разных машинах, а комиссар пусть сам решит, с кем полетит. Ну, будем прощаться.
Тяжело снаряженные, десантники медленно поднимались по стремянкам и исчезали в темных утробах самолетов. Только сапоги гремели по металлическому полу. Еще несколько минут — и взревели моторы. Переваливаясь с боку на бок, самолеты вырулили на полосу и, получив разрешение, понеслись вперед.
В салоне самолета засветились синие лампочки. Егоров осмотрелся. В мертвенном свете вырисовывались горбатые фигуры десантников: за спиною у каждого парашют, впереди закреплены вещевые мешки, да еще личное оружие. У Наташи Сохань — санитарная сумка, а у радистов — «Северок» с питанием.
Егоров сидел возле двери, прислонившись затылком к холодной стенке. Ему положено первому прыгать. Напротив него — Григорий Мыльников, комиссар. Решил лететь в одном самолете с командиром. Он держал в руках свою неизменную кубанку и о чем-то переговаривался с Василием Мельниченко. В уголке, рядом с дверкой в кабину летчиков, притулились и воркуют Николаевы. Справа от Егорова — Йозеф Подгора, проводник и переводчик, широколицый словак с тяжелыми руками мастерового. За ним — Павел Строганов и радисты. Ближе к кабине чуть угадывается белое лицо Ваштика. Наверху, под куполом турельной установки, сидит сержант — башенный стрелок. В корме, возле бортовых пулеметов, никого нет. Надоедливо и громко зудят за тонкой дюралевой стенкой моторы, стенка вибрирует. От этого под кожу забираются мурашки.
Передернув плечами и стряхнув это неприятное ощущение, Егоров обвел взглядом дремавших десантников.
— Чтой-то, братцы, приуныли? — прокричал он каким-то неестественным голосом.
— Не в наших правилах унывать, — в тон ему прогудел Мельниченко.
— Так, может, песню споем? — предложил командир и, перекрывая гул моторов, запел могучим басом:
Несколько голосов подхватили песню. На какое-то время она заглушила даже монотонное гудение моторов. Башенный стрелок весело смотрел сверху на поющих пассажиров. Но вот из пилотской кабины в салон вышел бортмеханик.
— Подходим к линии фронта, — проговорил он прямо в ухо Алексею.
Тот передал весть другим. Насторожились ребята. Кое-кто машинально поправил лямки парашюта. Все застыли в ожидании, прислушиваясь, что делается снаружи. Но оттуда все так же доносился монотонный рев двигателей. Прошла минута, другая… десятая — разрывов не слышно. Самолет по- прежнему без помех несся в ночной темноте.
— Можно считать, что все позади? — обратился Егоров к механику, который так и не оставлял салона.
— Может, и так. Проспали фрицы. — Он усмехнулся и ушел в кабину.
Все облегченно вздохнули и заерзали на скамьях, устраиваясь поудобнее.
Прошло полчаса. Бортмеханик снова появился в салоне и показал вниз.
— Словакия. Рудные горы.
Десантники прильнули к иллюминаторам, но, кроме беззаботного месяца, ничего не было видно. Внизу сплошной темный ковер.
— Алеша, это наши горы, словацкие горы, родная моя земля! — Подгора возбужденно схватил Егорова за плечо.
— Над домом летишь, Йозеф! — обнял Подгору Алексей.
Если приглядеться, можно было внизу угадать очертания гор, густо покрытых лесом. Над ними неподвижно висел месяц, светясь холодным медным блеском. Еще натужнее загудели моторы — самолет начал набирать высоту, чтобы перепрыгнуть хребет. Слева, освещенные зыбким светом, почти вровень с самолетом прорисовывались скалистые хребты.
— Дюмбьер, — прокричал бортмеханик.
Самолет вошел в облака. Месяц пропал. Началась сильная болтанка. Стало закладывать уши — самолет пошел на снижение.
— Пойду выясню, — прокричал бортмеханик. — Скоро район десантирования. Ищите сигнальные огни — три костра.
Он ушел в пилотскую кабину. Теперь все — пилоты в кабине самолета, штурман, башенный стрелок, которому было видно лучше других, партизаны — внимательно смотрели вниз, искали условные огни. Самолет делал круг. Башнер заметил огни и стал пальцем показывать десантникам.
Видимо, и летчики разглядели костры. Самолет пошел на второй круг, а из кабины пилотов снова вышел бортмеханик — ему выпускать десант.
Утих рев моторов.
— Высота? — поинтересовался Егоров.
— По приборам восемьсот, да на гору надо скинуть. Метров четыреста, — ответил бортмеханик. — Конечно, низковато, но прыгать можно. Учтите, за бортом сильный ветер.
Над кабиной пилотов замигал зеленый огонек. Механик распахнул дверь самолета и подал знак парашютистам.
Ожил, наполнился шумом салон самолета. Партизаны встали. Егоров решительно поднялся с места и прокричал:
— Белая ракета — сигнал сбора! Красная — опасность! Будьте осторожны! До встречи, хлопцы! — Шагнул и исчез в темноте.
За ним выпрыгнул Йозеф Подгора со словами:
— Принимай, родная земля, своего сына!
Через несколько секунд двенадцать парашютистов уже неслись, подхваченные ветром, вдоль склона горы Прашивой. А над поляной кружил второй самолет.
