опустили глаза, будто бы отстранялись от диалога.
«Дурной знак, — отметил Визант, — так ведут себя палачи, избегая взглядов и голоса жертвы, чтобы легче было отправлять её в мир иной». «Чёрт, — тут же возмутился он про себя, — пусть я умру, но моя смерть им с рук не сойдёт». Эта мысль прибавила ему сил.
— Разумеется. Ты бы предпочёл встретиться со мной, когда бы сила была на твоей стороне. Но сейчас моя взяла, — холодно злорадствовал он, однако же, Визант ощутил неровный тон, и заметил, как собеседник сморгнул.
Его память, после пары встреч с ним, отпечатала образ машины, с ледяным взглядом, лаконичной речью и убедительной логикой, а слухи о его влиятельности и сравнения с крысиным королём, придавали ему инфернальную репутацию. Некогда высокопоставленная персона, спустившаяся до низости ловить малозначительного агента, вероятно, ощущала свою ущербность и жаждала мести. Этим Визант мог объяснить едва уловимую натянутость в жестах Спирина, что и могло свидетельствовать об угрозе.
— Я бы предпочёл, чтобы наши дороги разошлись.
— Но мир тесен. К тому же, ты искал встречи со мной, прибегая к своей незабвенной любви, Вере Щербаковой. Не так ли?
— Не тебе судить о моих чувствах и отношениях, — озлобился Визант.
— Ну да, конечно. А то ты не использовал женщин в своих играх? Я тщательно слежу за твоими поступками.
Визант пришёл в ярость, но сумел выдержать паузу, прежде чем ответить.
— Вот уж кто подставляет тех, кто ему служил, включая и беззащитных женщин, так это ты.
Выпад попал в цель, хотя и казался очевидным, насмешливая маска испарилась с лица Спирина, на секунду оно устрашающе застыло, затем брезгливо ощерилось. Было видно, что он борется с раздражением.
Сейчас ему напомнили о его слабом месте, о женщинах, которых он принуждал к связям силой власти. Однако же он не был маньяком, и обвинение в патологии, действует, как горох об стенку на него. Спирин был нормален, только жажда власти опустошила его душу до пустыни, где уже не могло взойти ничего живого. Потеряв влияние, по крайней мере, в его легитимном статусе, Спирин, возможно, стал острее осознавать своё одиночество, но прикрыть этот уязвлённый тыл ему было нечем. Мстительность могла стать его единственной отдушиной, а сейчас ему представился шанс взять реванш за провалы, в которых не в последнюю очередь был виновен и Визант.
Визант в эту секунду пожалел, что раздразнил раненого зверя, хотя отступать было поздно, он как раз только замахнулся, и не мог остановить удар.
— Вспомни, когда у тебя последний раз была женщина, не за деньги, или из-за власти, а по её добровольному желанию? — злорадно отчеканил Александр.
— Я играю теми, кто сам это позволяет. Из-за своего тщеславия, зависти или жадности. Такое уж у меня призвание, — твёрдым голосом отвечал Спирин, вопреки тому, что его лицо окаменело от озлобленности.
Тут уж коса нашла на камень.
— А у тебя нет этих недугов? — не унимался пленник, поняв, однако, что сморозил лишнее.
— Заткнись. Обсуждать меня будем в следующий раз, — грозно одёрнул его Спирин, так, что Визант даже отпрянул от экрана и ненароком наткнулся на взгляды стражников, чей ледяной блеск жаждал расправы над ним. — Это ты заблуждаешься относительно чувств, своей пассии, Щербаковой. Сейчас, мои помощники предоставят тебе одну запись. Она не обрадует тебя, так что соберись.
Один из охранников опрометью очутился рядом с Византом, повернул к себе ноутбук, пробежался пальцами по клавишам, дисплей снова очутился перед носом узника, а соглядатаи остались в качестве свидетелей его реакции и довеска к психологическому гнёту.
На экране застыли два диалоговых окна: одно высвечивало диаграмму голосовой интонации, другое — отображало номер телефона и дату звонка. Это была запись с программой идентификации, определявшей эмоциональное состояние наблюдаемого объекта по голосу, хотя вряд ли с высокой степенью достоверности. Все эти штучки, как пыль в глаза.
Заверещал звонок, в бодром ответе на английском языке, узнавалась Вера, однако другой голос на русском, да ещё зловеще искажённый электронным устройством, поверг её в шок, отмеченный линией диаграммы, мгновенно собранной в штрих. Дата фиксировала четырёх месячную давность звонка, видимо, это был первый после длительного перерыва, когда шантажисты не тревожили её.
«Поговори со своим отцом», — пробурчал механический голос.
Качественная запись доводила до слуха неровное дыхание Веры.
«Вера, у тебя всё в порядке?», — прорвался хорошо знакомый Византу голос Отиса.
«Что это за люди, почему они со мной так говорят? Что вообще происходит?», — её удручённый тон готов был сорваться на истерику.
«Послушай меня, Вера, делай всё, что они тебе скажут», — убеждал её Отис голосом, который он будто бы доставал из себя с огромным усилием.
«Кто они?»
«Это старые знакомые, ты отлично их знаешь. Для всех будет лучше, если ты исполнишь их волю».
Последняя фраза Отиса охарактеризовалась словом, высветившимся над диаграммой: «подавленность», хотя тонкий слух Византа снова усёк это жутковатое состояние и без техники, а вот его интуиция уверяла в ещё более отвратительной истине, что это голос не просто заложника, а того, кто смирился со своей участью, имя которой — смерть.
Подспудным чувством и Вера, видимо, это понимала, но как могла, сопротивлялась.
«Если это всё из-за богатства, то отдай им его. Будь оно проклято, неужели не проживём без него? Пусть тебя отпустят и оставят в покое», — кричаще причитала Вера.
«Сделай как я тебя прошу, и не беспокойся за меня. Помни, мне нечего бояться, если с тобой всё будет в порядке».
На этом слове заклинание Отиса оборвалось, и прежний искажённый голос, потусторонний и безжалостный, изрёк:
«Следуй советам своего отца».
Некоторое время, на дисплее переливалась заставка в виде мозаики, в музыкальном сопровождении, как пошлая издёвка над страданием.
Затем появилось изображение человека, до пояса, сидящего на стуле, в тёмном углу, руки свободно опущены на подлокотники. Визант сразу узнал в нём Отиса, но поразился его изменённой внешности, прежде отличавшейся полнотой, но сильно исхудавшей и измождённой. С первого взгляда ясно было одно, что он пленник, несмотря на чисто выбритое лицо. Некто говорил с ним из-за кадра, но всё тем же искажённым голосом, а дата этой записи следовала за предыдущим звонком на один день, злоумышленники будто бы выдерживали хронологию, дабы усилить психологический эффект.
«Феликс, даже твоя дочь мечтает, чтобы ты избавился от этих алмазов. Разве они не стали проклятьем для тебя?».
«Но я же выдал вам тайник?».
«А мы не успокоились, ты же сам видишь? В том бидоне, драгоценностей, от силы миллионов на десять американских долларов. По нашим подсчётам, краденых сокровищ, должно быть в десятки раз больше. Ты выдал только один схрон. Мы в курсе дела, сколько ты наворовал. Потому как ты делал это не один, и покровители у тебя были серьёзные. Ты о них забыл, а они о тебе нет. Они и уступили нам свою долю. Уже как более года ты колесишь по Европе, где жизнь дорогое удовольствие, плюс твоя дочь никогда здесь не бедствовала. Если ты не вскрывал этот тайник, то на какие шиши вы тут обитаете? А это не один десяток тысяч евро».
«Я и об этом вам говорил. У меня было несколько тайников, один я вскрыл для текущих нужд, часть драгоценностей продал, остальное перевёз сюда и храню в банке. Всё предельно просто. Что касается моей дочери, то она уже сама зарабатывает на жизнь».
«И ещё на северном Кипре ты прикупил особняк, тысяч за двести».
«Вы правы, я не могу посетовать на свою бедность. Но и десятков миллионов, которые вы ищите, у
