порче кровью иностранцев, которые смешиваются с этими народами и затем уничтожают их.
Он поднимается.
– Господа, на сегодня все. Во вторник мы разберем эти проблемы более подробно.
– Если вы преодолеваете в машине крутой подъем, а двигатель не располагает достаточной мощностью, вы рано или поздно неизбежно остановитесь. Если вы летите на самолете с недостаточной мощностью, то вы не остановитесь, но сломаете себе шею!
Инструктор по планеризму объяснял тонкости своего деликатного искусства, заключавшегося в манипулировании воздушными потоками и высотами.
Мы уже совершили несколько полетов со вторым пилотом, но сегодня должны летать самостоятельно.
Карл уже прошел летные испытания с оценкой «очень хорошо». Поэтому он смотрит на нас с высоты приобретенного опыта.
С важным видом он замечает:
– Чтобы оставаться в полете, следует лишь учитывать, что вертикальные тепловые потоки, которые поддерживают планер, образуются оттого, что некоторые участки поверхности земли теплее, чем другие.
О боже! Мне опять читают лекцию!
Все познавший Карл продолжает:
– Основные правила. Над городами, селениями, скалами, холмами или невысокими горными хребтами тебя заносит вверх. Над озерами, морями или лесами нет восходящих воздушных потоков и нужно ожидать падения скорости.
Вскоре я готов применить на практике эти замечательные теории.
Мне выделен планер «Гессенланд». В последний раз просматриваю инструкции и отмечаю свои действия. Подъем – ручка управления на себя, посадка – ручка управления от себя. Педаль руля и ручка управления вправо – руль и машина движутся влево.
Если я не сломаю себе шею, то только потому, что у меня хорошая память.
Поехали! Пусковой механизм переходит в скоростной режим, и я взмываю вверх как стрела. Стараюсь помнить наставление инструктора. Перемещаю ручку управления от себя, выдерживаю курс насколько возможно…
Сейчас я на высоте 180–200 метров. Восхитительное ощущение! Не слышно ни звука за исключением тихого шелеста воздуха, обтекающего крылья и фюзеляж.
Вижу под собой озеро Гросер-Пленер-Зе. Высотомер показывает, что я набираю высоту. Теперь я вижу все побережье Кильской бухты с островами Фемарн и Лолланн впереди. Но надо следить за тем, чтобы меня не отнесло в море. Медленно делаю вираж влево. «Гессенланд», обтекаемый, как игла, хорошо слушается. Хочу пролететь над окраинами Киля. Увидеть пароходы в канале.
Но прежде чем осуществить это, сознаю, что нахожусь в полете уже почти четверть часа. Надо подумать о посадке.
Она проходит без заминки. Меня приветствуют и поздравляют Франц, Карл и инструктор. У меня легкое головокружение в связи с самостоятельным полетом. В ушах слегка гудит.
Но чего только не сделаешь, чтобы заслужить похвалу друзей?
Этим утром получил письмо от Бригитты. Бедняжка жалуется, что я мало думаю о ней. Очевидно, она плакала, когда писала. Своими письмами она разрывает мне сердце. В них столько трагических переживаний покинутой женщины, столько пятен от слез и всего такого. Достаточно, чтобы почувствовать угрызения совести из-за того, что не любишь писать письма.
Думаю, я не брошу Бригитту ни за что. Но она явно не может понять, что в условиях нашей дневной загруженности очень трудно выкроить минутку для написания писем.
Воскресенье – день, который я не забуду. Франц, Карл и я поехали в Гамбург.
Ганзейская столица – шумная, грязная, дымная и деятельная. Вечером Карл захотел посетить знакомый кабак в Санкт-Паули.
Этот ночной клуб близ пристани Ландунгсбрюкен фактически был борделем. Вся его атмосфера наводила жуть. Едва мы ступили туда, как были ангажированы тремя хозяйками. «Хозяйки» – их точное определение, так как их целью было обеспечить нам гостеприимство в своих постелях.
Очень трудно было отказать им в напитках, которые они так любезно предлагали захватить с собой.
Через несколько мгновений одна из этих грациозных фрейлейн легкого нрава попыталась обвить мою шею руками. Я мягко отстранился. Не привык к фамильярностям такого рода.
С другой стороны, Франц и Карл, казалось, уступали им с отталкивающим видом отсутствия разборчивости. Я захотел пресечь это. Мне не нравятся такого рода пошлые забавы.
Я встал и сказал:
– Пойдемте, парни? Хотелось бы подышать свежим воздухом.
Франц сразу поднялся, однако Карл, уже прилично набравшийся, глядел на меня мутным взглядом.
– Но здесь хорошо! – возразил он.
Он повернулся к своей роковой женщине и добавил:
– Да и Грета очаровательна! Ты ведь ласкова, правда, Грета? У тебя чудные волосы, прелестный ротик и груди, крошка…
Он заходил далеко, и наступил момент действовать. Я подал знак Францу, и мы попытались взять Карла под руки. Но девицы не желали сносить это. Одна из них вскочила и заголосила:
– Оставьте его в покое, болваны! Раз вы еще не мужчины – хотя в вашем возрасте пора ими быть, черт возьми, – то зачем мешать ему забавляться, если он хочет?
Все остальные в комнате уставились на нас насмешливыми взглядами. Нашему благоразумию и достоинству студентов государственного учебного заведения был нанесен серьезный урон.
Я побледнел и с трудом сдерживался. Но старался отвечать спокойным голосом:
– Вы не видите, в каком состоянии мой приятель? В общем, нам нужно вернуться в казарму.
– Только послушайте его! Приятель, оказывается, не в норме. И пришла нянька, чтобы забрать его домой, да будет благословенно ее доброе сердце! Вы скорее просто компания напуганных юнцов, которые не знают, как себя вести, когда находятся рядом с женщиной.
Девица расхохоталась вульгарным хриплым смехом, обнажив порченые зубы.
– И еще хотят построить с такими сосунками новую Германию! Если бы фюрер увидел сейчас вашу дрожь, он, конечно, наградил бы вас Железным крестом 2-го класса!
Теперь настала моя очередь отвечать в ее духе.
– Фюрер, – сказал я, – категорически запрещает любому члену гитлерюгенда мараться совокуплением с такими шлюхами, как вы!
Девица промолчала. С раздраженным лицом она вертела головой, ища поддержки со стороны своих компаньонок.
Однако они, видимо не желая скандала и прибытия полиции, предпочитали держать язык за зубами.
Мы снова подхватили Карла, который явно находился в полусне, и вывели его – не без труда.
В борделе его мутило, снаружи ему стало немного легче.
Таксист довез нас до вокзала, откуда мы вернулись, как могли, в Плён.
Заканчивался 1938 год.
Позавчера мы отмечали в большом арсенале Рождество. Там присутствовали все студенты нашего учебного заведения, и каждому из них предназначались кусочек гуся, полбутылки вина, вдоволь пирожных и конфет, а также речь штандартенфюрера СС Курта фон Берштольда, директора НАПОЛА, и фото, на котором обмениваются рукопожатиями Шир и Геббельс.
Елку украсили сотнями разноцветных электрических лампочек и в полночь включили их.
Думаю, многие из нас, должно быть, вспоминали рождественскую песенку из детства:
(Тихая ночь, святая ночь…)
Карл, Франц и я по-глупому обнялись.
