Наконец бедняга уходит, потупив взор и, вероятно, сетуя на непостоянство моей дружбы.
Но ведь не каждый день встречаешь Бригитту!
Оставшись наедине, мы чувствуем, что разговор не клеится.
Я трогаю ее за руку.
– Может, что-нибудь выпьем? Кафе не очень шумны в такой час. Сможем поболтать.
Она с улыбкой принимает приглашение и кивает. Мы входим в небольшой пивной зал.
Когда мы устраиваемся за столиком, я спрашиваю:
– Пиво, сок, вермут?
Сразу видно, что у нее небольшой опыт посещения кафе с молодым человеком. Она несколько смущена, но роняет застенчиво:
– Лимонад, если не возражаете.
Уверенность вновь покидает меня, я утрачиваю покровительственную манеру поведения, которой держался ранее. Почему именно, не знаю.
Она начинает неумолчно болтать, возможно чтобы скрыть смущение. Ее полные, ужасно соблазнительные губы формулируют глупые, малозначащие фразы, которые я слушаю с таким интересом, будто она подробно разбирает произведения Дитриха или Розенберга.
Я замечаю ее удивительно белые зубы и вижу ее крохотный кончик языка, появляющийся в момент, когда она произносит определенные буквы. Вижу веснушки, ямочки на щеках, зелено-голубые глаза, крохотную родинку по одну сторону от носика…
– Вы меня даже не слышите, – вдруг жалуется она.
Опешив, улыбаюсь ей.
– В жизни встречаются два типа людей, – говорит она. – Есть такие, которые с первого взгляда не нравятся и которым не доверяешь, однако встречаются люди, с которыми чувствуешь себя как дома. Думаю, что вы…
Она смотрит мне в глаза, затем краснеет.
Я беру ее руку, которую она благоразумно держит на колене.
– Что я?
Она отдергивает руку, хватает сумочку из-за спины и вскакивает.
– Пойдемте?
Оставляю на столике марку, и мы уходим, сопровождаемые равнодушными взглядами посетителей пивного зала и угодливой улыбкой официанта.
Не говоря ни слова, отправляемся на набережную Изара. Уже темно, и липы на набережной испускают почти пьянящий аромат. Вокруг уличных фонарей кружатся мириады насекомых.
Идем вдоль набережной и на каждом шагу встречаем пары влюбленных, держащихся за руки.
Наконец находим свободную скамью и садимся. Мимо течет река, в ее темных водах отражается голубоватый свет фонарей на острове Пратер и мосту Максимилиана.
Обнимаю ее и прижимаю к себе…
– Я все еще в ожидании. Ты не закончила своего предложения…
В темноте чувствую, как она смотрит на меня и нежно мурлычет:
– Думаю, ты один из тех, которые мне нравятся.
Я не осознаю случившегося, когда мои губы прижимаются к ее губам, которые наполняют меня желанием.
Мы договорились встретиться на следующий день на углу Гётеплац и Хёберштрассе.
Она появляется, улыбаясь. Ее фигуру плотно облегает палевый костюм. Он очень идет ей, подчеркивая тонкую талию и восхитительные бедра. Сегодня ее волосы не стянуты на затылке, но свободно ниспадают на плечи. Легкий макияж. Я особенно не удивляюсь, поскольку знаю, что она не состоит в БДМ (Bund Deutscher Madel – нацистская организация немецких девушек, весьма строгая в вопросах морали. Макияж ею не признавался. –
– Привет, герр Петер, – говорит она с улыбкой.
– Вчера, – отвечаю, – было достаточно одного «Петера»…
Молча она берет мою руку.
Автобус на Штарнберг уже собирается отправляться. Мы вбегаем в него за мгновение до того, как билетер закрывает двери.
Остановка через час. Мы – у озера. Хотя август почти закончился, а с ним и летний сезон, на берегах озера Штарнбергер-Зе много людей. На каменной стенке сидят парни и девушки в купальных костюмах. Они разговаривают и громко смеются. Другие играют в пляжный волейбол.
Поворачиваюсь к Бригитте:
– Будем купаться? Что скажешь?
Чуть покраснев, она отвечает:
– Если хочешь, Петер… Мне нравится купаться.
Мы спускаемся на пляж и направляемся к домику, стены которого обклеены ярко раскрашенными плакатами. Я знаю, что там можно взять в аренду купальные костюмы.
Все раздевалки заняты. Пока ждем, предлагаю Бригитте сходить в бар. Там вокруг нас полуголые парни и девушки, и, как ни странно, мы в одежде чувствуем себя смущенными.
Через несколько минут подходит распорядитель пляжа и сообщает, что кабина освободилась.
Мы следуем за ним и останавливаемся у дверцы, пока он достает из кармана ключ. Прежде чем мы осознаем, что он делает, распорядитель заталкивает нас внутрь и закрывает за нами дверь.
Я слегка раздосадован таким оборотом дела. Не из-за себя, конечно, но из-за Бригитты. Моим первым импульсом было выйти наружу, но опасение подвергнуться насмешкам распорядителя, который, должно быть, ждет нашего выхода и своих чаевых, заставляет меня воздержаться и подумать.
Бригитта ничего не говорит. Она просто улыбается.
– Нам придется смириться с этим, – говорит она. – Надеюсь, ты будешь хорошим мальчиком, – продолжила она просительно.
Бригитта начинает раздеваться. Я поворачиваюсь к ней спиной и делаю то же самое.
Кабина очень тесная, и на мгновение я чувствую, как ее прохладное бедро прижимается к моей ноге.
Как ни глупо, чувствую, как краснею.
Вскоре мы выходим на пляж.
Бригитта выглядит воистину прекрасной в черном купальном костюме. Ее зелено-голубые глаза, каштановые волосы, бронзовая кожа спины – само совершенство.
От плавания получают удовольствие слишком много людей. После кратковременного погружения в воду мы ложимся на песок. Я просовываю руку под ее голову, и мы молча лежим так, позволяя солнечным лучам ласкать и согревать обнаженные участки наших тел.
Но время идет, а мне нужно возвращаться в Урфельд к восьми часам.
Мы возвращаемся в свою раздевалку.
На этот раз она прижимается телом ко мне. Я нежно обнимаю ее, так деликатно, словно хрупкую, ценную фаянсовую фигурку из Байройта.
Ее губы почти плотоядно впиваются в мои.
Мои руки гладят ее золотистые плечи, еще теплые от солнца.
Я чувствую вдруг, что она поддается.
– Нет, Петер! Нет… Мне страшно! Нет, нет… Это впервые… Петер, любимый!
Моя первая мужская победа…
2 сентября. День Седана. В течение двух дней «регулярная армия Пимпфена» (гитлерюгенд) оккупирует Урфельд. Этим полуднем и вечером члены организации должны участвовать в памятных церемониях по случаю капитуляции французов под Седаном в 1870 году.
В то же время они сеяли повсюду семена беспорядка и анархии, поскольку не могли прекратить играть в войну.
Этим утром, видимо, для того, чтобы держать себя в боевой готовности, они проводили «маневры» в лесу Оберау. Они организовали великолепную игру, представлявшую имитацию пограничного
