чувствовалась, что внутренне он кипит от бешенства к клятвопреступнику.
— Но я не давал распоряжений, которые бы противоречили нашему договору, — глухо, без тени волнения, ответил тот, кого Худайкул называл таксиром. Не торопись, дай мне разобраться во всем. Скажи, чем ты можешь доказать что на кишлак напали мои люди?
— Пусть об этом расскажет Ваш подручный, Тульки.[21] Этого лиса и в кишлаке и на караванной тропе многие запомнили.
— Тульки, — позвал своего помощника курбаши, но тот, растворившись в чернильно-черной ночи, молчал.
— Ах, этот родственник шакала, сын волчицы, как он посмел нарушать наш договор? — топал ногами таксыр, искренне изображая праведный гнев.
— Он не уйдет от возмездия, я его примерно накажу, — пообещал курбаши Худайкулу.
Но тот уже не верил ни единому его слову, и нисколько не сдерживаясь, прямо заявил:
— Если еще раз Вы или Ваши люди посмеете потревожить кишлак, я клянусь Аллахом, поверну оружие против Вас. С разбойниками и клятвопреступниками у нас хватит силы разделаться самостоятельно, а остальное — в руках божьих.
На этой высокой ноте и закончилась встреча главарей двух формирований моджахедов.
Костер погас, и по разные стороны перевала снова двигались чуть приметные тени.
Только когда они скрылись из виду совсем, одни в холодных и неприступных пещерах, другие в своих глинобитных домах-крепостях, над перевалом взошла луна. Тоненький ее серп бледным светом осветил горы и долины, представив взору Всевышнего дикую, неописуемую красоту и мирный покой гор. Словно и не было, только что, человеческих теней, костра, бескомпромиссного разговора двух, пока еще и не врагов, но уже и не друзей. Покрывало ночи бдительно хранит свои черные тайны, но только до тех пор, пока не взойдет ночное светило.
Никто не должен знать, какие события происходят в одной очень маленькой стране, со всех сторон окруженной могучими горами. Никто кроме Аллаха.
Только Аллах единственный и праведный вершитель судеб. Ибо говорится в суре девятой Корана: «Да не постигнет нас никогда ничто, кроме того, что начертил нам Аллах».
Впервые за месяц день выдался свободным. Не надо было вставать чуть свет, чтобы снова и снова мчаться по пыльным и слякотным дорогам навстречу очередной колонне наливняков или грузовиков, обеспечивая их беспрепятственный проезд через перевал. Скинув последние наваждения сна, словно армейское одеяло, заместитель начальника заставы мотоманевренной группы капитан Царевский поежился в предчувствии утренней прохлады и, свернувшись клубочком, дал себе несколько минут понежиться. Такое выпадало не часто и всегда навевало чувство домашнего уюта. Словно и нет, этих отделанных не струганными досками от ящиков из-под «НУРСов» стен, скрипучей двери, да и самой землянки. В такие минуты он воспринимал окружающее, словно в полудреме и всегда ожидал всем своим существом теплого, ласкового прикосновения женских рук. Он так соскучился по нежной женской ласке. Но проходит минута, две, первые лучи восходящего солнца, отразившись о стекло приподнятой рамы, зияющей в потолке, слепят глаза и он, заслонившись от яркого света рукой, вдруг отчетливо понимает, что все это только радужное забытье.
Тихонько скрипнула дверь, послышались легкие шаги, и у его койки кто-то остановился. Не открывая глаза, Сергей с шумом втянул воздух, пахло ваксой и земляничным мылом.
— Старшина, — уверенно подумал он, ожидая, когда тот заговорит.
— Товарищ капитан, Сергей Дементьевич, — тихо, стараясь не разбудить других, позвал старшина. Царевский открыл глаза.
— Что старшина, не спится, ведь сегодня у нас выходной.
— Непривычно что-то. Заставу поднимать? — Спросил прапорщик Фаниль Ахмеджанов, показывая на часы.
— Повремени. Сам видишь, устали, заморились наши мальчики. Пусть еще часок поспят. А тебе, если не спится задача особая. Организуй для ребят баньку. Согласуй все с доктором. А с капитаном Зубцовым поговори о значении питания солдата перед боем. Постарайся к обеду чего-нибудь вкусненького организовать, а то уже порядком надоела каша, да суп гороховый.
— Да нет же ничего на складе, я же вам давеча говорил об этом. Сами видите, погода какая — утром солнце, а к обеду тучи, будь они неладны. Вертолеты с продуктами не скоро по такой погоде прилетят.
Капитан, выпростав руку из-под одеяла и сдавив прапорщику плечо, наклонил его к себе, и что-то сказал на ухо. Тот внезапно прыснул и, зажав рот рукой, чтобы не рассмеяться во все горло, выбежал из офицерской землянки.
Тихо, чтобы не разбудить мирно посапывающего замполита, Сергей оделся и, нашарив в тумбочке пачку сигарет, направился наверх покурить. Проходя мимо входа в спальню, где на двух ярусных кроватях, умещалась почти вся застава, капитан вдруг переменил свое решение, и осторожно ступив через порог, зашел вовнутрь. Давно он не видел своих ребят в такой, по-домашнему мирной обстановке. Обычно он заходил сюда, чтобы объявить об очередной тревоге и видел, как метались бойцы, успевая за считанные минуты одеться, схватить из пирамиды оружие и боеприпасы, и еще окончательно не проснувшись, неслись сломя голову к боевым машинам. Бывало, что и досыпали там, если, конечно по дороге моджахеды не тревожили. И так почти каждый день, особенно, после того как в районе перевала участились засады боевиков. Моджахеды сверху, с гор, нападали на очередную колонну, медленно ползущую к перевалу и, подбив одну-две транспортные машины, а чаще, наделав много шуму, быстро исчезали в предгорьях. Найти боевиков после таких налетов было просто невозможно, словно они и в самом деле были бесплотными духами, которые исчезали среди оврагов и расщелин сразу же, как только слышали гул приближающихся вертолетов. Через некоторое время ни вертушки, ни розыскные собаки уже не могли найти даже следов душманов. Видно не пришлые люди в банде, а, скорее всего, местные. Но прямых доказательств этому не было. Правда после того, как колонны начали сопровождать вертолеты, нападения почти прекратились. Поэтому в солнечные, безоблачные дни моджахедов не видно, не слышно, но стоит лишь тучам закрыть перевал, моджахеды тут, как тут. Жалят там, где меньше всего ожидаешь. Подожгут машину, и нет их. Под обрывом уже с десяток сожженных транспортников и наливняков виднеется.
Черные мысли о бесчинствах боевиков жгут капитану душу. Самое обидное то, что и он, и его парни несмотря ни на что бессильны против этих разбойников. Моджахеды, видя безнаказанность, жалили с каждой проходящей через перевал колонной все сильнее и сильнее. Как много значит уверенность в безнаказанности своих деяний особенно в деле черном, — с горечью думал офицер. Пока он ходил меж кроватей, очнулся дневальный, и, усердно топая сапогами, кинулся к нему с докладом.
— Товарищ… — начал было рапортовать он.
— Тише ты, тише, курица сонная, — остановил его Царевский.
Солдата словно заклинило по стойке смирно, и не зная, что же предпринять в такой ситуации, он шумно засопел.
— Не мешай спать. Найди старшину, пусть заменит, — уже на ходу добавил он, направляясь на улицу.
Весеннее солнце, затопив всю долину теплым, золотистым светом начинало припекать. После сырого, спертого воздуха землянки здесь дышалось особенно легко и привольно. Чтобы сразу же всем своим существом окунуться в ласковую, прогреваемую прохладу зародившегося дня Сергей одним взмахом крупных, жилистых рук скинул задубевшую от пота и пыли рубашку и направился к турнику. Только сделав на перекладине полный комплекс гимнастических упражнений, он подставил свою широкую загоревшую до черноты спину под ледяную струю, хлещущей из бочки воды. После душа насухо обтерся и только после этого занялся своими делами.
А дел за время разъездов накопилась уйма.
Письма нужно было написать, да и постирушку не мешало организовать. Закурив, Сергей задумался. Уж очень много всего накопилось, а времени один день. Да и мало верилось в то, что никто не потревожит их покой, даст спокойно помыться и отдохнуть. И словно в ответ на эти мысли, на дороге ведущей из кишлака он увидел толпу, которая уже подходила к передовому посту. Кто бы это мог быть? Вроде бы в такую рань гостей не ждали. Тут что-то не так, — подумал он и торопливо нырнул в полумрак землянки.
