девушка, ведь Алексей знал каждый сантиметр ее тела, помнил все ее движения. Вот Марина поднялась, отошла от зеркала, перед которым сидела: каждый ее жест был отточенно красивым. Подошла к кровати, на которой уже лежали Илона Крошина и двое мужчин – Дарькин и Виталий Степанович Колосков.
Гречин почувствовал, как кровь прилила к его лицу, как задрожали от напряжения руки. Ему захотелось закричать, разбить экран. Но то, что происходило на нем, уже случилось когда-то, и ничего изменить было нельзя. Он отбросил коробку в сторону, поднялся, вышел из кабинета, подошел к спальне, открыл дверь и посмотрел на свою спящую невесту. В ушах стоял гул, кроме которого не было никаких других звуков. Алексей не понимал, что с ним. Вообще не понимал, что произошло, что происходит и почему она спит так мирно и спокойно. Ему захотелось подойти, схватить Марину и трясти, трясти, трясти. Он стоял и боялся себя самого, того, что может сейчас сделать. Хотел взвыть или хотя бы ударить в стену, в дверь кулаком. Ударить так сильно, чтобы проснуться от боли. Но то, что происходило с ним, не было сном – опустился вечер, спальню окутывал полумрак, а за окном мерцал, переливаясь стронциевым светом, лимонный фонарь.
Гречин прошел на кухню, открыл холодильник и достал оставшуюся после ухода Бурцева начатую бутылку «Ржаной». Взял с полки восьмигранный стакан с тяжелым толстым донышком. Накануне они с Бурцевым пили из таких стаканов виски. Алексей смотрел на него и не мог вспомнить, что хотел только что сделать. Что-то очень важное, но ушедшее куда-то. Мысль крутилась где-то рядом, но он не мог ее поймать – ту мысль, которая объяснила бы все.
Майор снова посмотрел на стакан, который держал в руке, на бутылку, которую держал во второй, и попробовал налить водку в стакан на весу, как обычно пожилые люди накапывают лекарство в мензурку. Но руки тряслись, просто ходуном ходили. Тогда он поставил стакан на стол и наполнил его полностью. И сразу выпил в два глотка. Водка обожгла горло. Алексей поставил стакан на стол и, словно торопясь куда-то, допил остатки прямо из горлышка бутылки.
На душе было тошно, противно. Он открыл холодильник, достал из отделения для фруктов зеленое яблоко и откусил, но тут же отбросил его. Яблоко покатилось по столу, упало на пол, прокатилось по нему и ударилось в стену. Алексей смотрел на плод, пытаясь понять смысл всего – смысл движения катящегося яблока и смысл движения всей его, Гречина, жизни, которая катилась легко и просто, пока не ударилась о стену сегодняшнего вечера. О стену, за которой была пустота и тьма. На столе лежала скомканная пачка сигарет, оставленная Бурцевым. Алексей вытащил одну, нажал на кнопку включения огня на плите, вспыхнуло голубое пламя. Он наклонился и прикурил, опалив себе брови. Потом опустился за стол и сказал сам себе вслух:
– Да… вот такая, блин, фигня получается…
Гречин не знал, когда была сделана запись с Мариной. Вероятно, несколько лет назад. Прическа у «киношной» Марины была немного другая – волосы мелированные, светлые, которые шли ей. Такой он ее не видел никогда. И не думал, что увидит когда-нибудь. Не потому ли девушка так быстро поднялась по служебной лестнице, что согласилась на то, от чего многие, большинство вероятно, отказываются? Не потому ли занимается международными проектами «Весты», встречает в аэропорту инвесторов, потом отвозит их в отели и возвращается за полночь? Об этом не хотелось думать, но ничто иное не лезло в голову, потому что там уже не осталось места ни для чего другого.
Алексей вернулся в кабинет, бросил взгляд на экран и отвернулся. Протянул руку к пульту, собираясь выключить видео, но картинка вдруг сменилась, фильм воспроизводился дальше. Постель была пуста, а в самом углу кадра в креслах сидели голые Дарькин и Колосков.
– Что там с Шинкаревым? – спросил Колосков.
– Требует денег.
– А когда акции на тебя переписывал, он на что рассчитывал? Что ты будешь всю прибыль до копеечки ему отдавать? Сколько хочет-то?
– Сорок миллионов без малого, – ответил Дарькин. – Не рублей, разумеется.
– Я кредитов тебе больше не дам. Во-первых, сумма огромная, а во-вторых, ты мне и так немерено должен. Решай сам, что делать.
– Уже решил. Пошлю в Новгород водилу своего. Тот мастер по таким делам. Никто и не поймет, что это убийство.
– Только смотри, чтоб все чисто было. А то я могу своим ребятам поручить.
– Не надо, – покачал головой Дарькин, – Петров сделает все как надо.
В кадре снова появилась голая Марина. Подошла и обняла Колоскова. Потом наклонилась и стала целовать его. Дарькин встал с кресла, подошел к Марине и положил руки ей на бедра.
Алексей отключил телевизор и вышел из кабинета.
Он сидел на кухне и курил. Сидел и думал о том, что ему теперь делать. Можно, конечно, оставить все как есть, не сказать Марине ничего, сделать вид, что пребывает в полном неведении. Но кто знает, может, то же самое у них продолжается, не в доме Дарькина, а в других местах – в кабинете Марины или в кабинете Колоскова, в любом ином месте. Можно не говорить ничего, но заставить Марину уйти с работы. Только она наверняка откажется, как бы он ни просил, как бы ни требовал. Тогда все равно придется объяснить ей причину своей настойчивости.
Гречин подошел к мойке и открыл кран, подставил под тонкую струйку воды горящую сигарету. Потом разжал пальцы, окурок упал на дно мойки. Струя била по нему, выбивая ржавые ворсинки табака. Алексей закрыл кран и вытер мокрую руку о брюки. «Что со мной?» – подумал он. И тут понял, что его нет больше. Как нет и будущего, которое выстраивал, мечтая о каждой радостной мелочи, которая произойдет с ним когда-нибудь. Но теперь оказалось, что ничего в будущем не случится. То есть будет что-то, но уже не то. Не будет и того Алексея Гречина, который умер со всеми своими мечтами полчаса назад.
Майор прошел в гостиную, но здесь ему нечего было делать. Направился в спальню. Нет, туда тем более нельзя сейчас заходить. Пришлось возвращаться в кабинет. Он опустился в кресло и взял в руки пульт, тоже уже не нужный.
Тихо открылась дверь, вошла Марина. Видимо, только что проснулась – лицо ее было заспанным.
– Почему так накурено? – спросила она. – К нам кто-то приходил?
– Это я курил, – ответил Алексей.
– Ты же не куришь…
– А теперь курю и пью, – ответил он без всякого раздражения.
– Что-то случилось?
Гречин подумал, а потом сказал:
– Пока ты спала, я во двор выходил.
– Я знаю. Проснулась, а тебя нет. Хотела поесть, но одна не стала. Так, поклевала немного.
Марина наклонилась, собираясь обнять его, но ему сразу вспомнилось, что вот так же она склонялась, чтобы поцеловать Колоскова, и Алексей отстранился.
– Ты что, выпил? – удивилась девушка. – От тебя водкой пахнет. С чего вдруг?
– Да я, возвращаясь со двора, заглянул в почтовый ящик, а там коробочка с DVD лежит. Без конверта – подкинул кто-то. Пришел домой, думал, фильм какой, решил посмотреть. Но лучше бы этого не делал.
– А что такое? – спросила Марина.
И вдруг поняла. Но тихо уточнила:
– Какой фильм?
– Если хочешь, можешь взглянуть.
Гречин протянул ей пульт. Экран загорелся, но Алексей отвернулся от него и смотрел на Марину. Лицо ее мгновенно стало пунцово-красным.
Девушка заметила, что он наблюдает за ней, и спросила:
– Ты решил, что это я?
– Я даже решил, что рядом с тобой Колосков, Дарькин и его третья жена Илона Крошина.
– Кто? – еле выдавила Марина. – Я не…
Но продолжала смотреть на экран. Потом хотела отключить телевизор и, волнуясь, перепутала кнопки, только усилила звук.
– Теперь вдвоем, – попросила Марина на экране.
И тут же экран погас.
