(на столе). Дефицит машинного времени – большая беда. Когда впоследствии программистка Надя после отладки на столе получила программу, сработавшую на машине без ошибок, это стало сенсацией.
Евдокимов с восторгом подхватывал эти инициативы:
— Ребята, надо делать методические материалы.
Колесов вгрызался в работу: разработка технического задания, затем технического проекта. Завлаб Шульман рисовал огромные схемы оперативного управления производством.
Радовался – повезло с заказчиком: начальник вычислительного центра завода Шалыбков – грамотный программист, хороший товарищ.
В конце первого года работы Бедняков предложил передать тему по «Красногвардейцу» в тот самый отдел, где Нильва был начальником (еще до его реабилитации). Предполагалось передать тему с людьми, то есть и с ним тоже. Внешне предложение деловое – в целях специализации отделов, в интриге не обвинишь. Можно было бы и переходить, с Нильвой он мог договориться и нормально работать. Однако фактический руководитель отдела – его заместительница Инна Ивановна, по слухам, жесткая, суровая диктаторша…
И тут он совершил грубую ошибку: сказал о возможной передаче темы Шалыбкову. На следующий день Бедняков пригласил его, Бунакова и секретаря парткома – на разборку. Изложил:
— Просто такой человек не нужен в организации – вроде шпиона…Нечего больше делать, как с Колесовым бороться…Цель жизни – заниматься не делом…Я с вами работать не могу… Побежал на завод – защитите меня… По бабски…
Колесов молчал, рисовал фигурки на листке, записывал слова поярче.
— Вот смотрите, — возмутился Бунаков, — сейчас он записывает, чтобы бежать в райком, горком и так далее.
— Да нет, это у него привычка такая, — заметил секретарь парткома.
Так Колесов и промолчал до конца разговора.
Еще через несколько дней Евдокимов молча передал ему письмо от зам директора «Красногвардейца». Колесов остолбенел – в письме содержалась просьба освободить его от руководства темой ввиду его неподготовленности как специалиста. Поехал к Шалыбкову, показал письмо:
— Что это?
— Да знаешь, — смутился он, — тебе надо уходить из ЛЭМа.
Он повернулся и ушел.
«Политика ясна, как воды глоток. Звонок Беднякова директору завода – помогите убрать смутьяна, указание Шалыбкову, письмо… Дальше просто и мило: смутьян сам пишет заявление. Никаких конфликтов».
Он и написал заявление: прошу освободить от руководства проектом. Евдокимов помог ему: сделал его своим заместителем, опять он оказался на должности зам зав отделом.
Удар, потрясение. Он сделал выводы и лет десять жил спокойно. А выводы простые, житейские: не балуй, живи по понятиям: общественная работа – в меру, служба – на признание, нужен – будут держать, нет – ищи другого хозяина. И т. д. и т. п.
Припомнил совет зам директора по кадрам на прежней работе в «Граните»:
— Умерь ты эту свою прямоту, ты же талантливый человек, не лезь на рожон, и тебе цены не будет.
Еще и еще раз благодарил судьбу и себя за то, что не ввязался в борьбу, не превратился в правдоискателя с горящим взором. Но и отказаться полностью от самого себя тоже не мог. Решил: «Буду соблюдать конспирацию, не вылезать наружу со своим общим благом». Память услужливо напомнила утешительную формулу бравого солдата Швейка: вот сейчас мы все как-то живем, думая только о себе, а если бы люди заботились только о благополучии других, то еще скорее передрались бы между собой.
А для невинного самоутверждения в своей особости он отрастил бороду.
Очевидно, ему повезло: Евдокимов, постоянно добивавшийся расположения директора, не стал добивать неугодного тому человека. Не получил прямого указания? Или Валера просто хороший человек? Впоследствии Колесов смог уточнить: хороший администратор. Притом прирожденный, не имевший ранее никакого опыта работы. Но сразу же оценивший ситуацию: во-первых, хлопотное это дело – добивать человека с хорошей анкетой, во-вторых, в хозяйстве и веревочка пригодится: в смысле, работник, обиженный на директора, и в то же время обязанный ему, Евдокимову…
Гурков, лицо, приближенное к Смольному, предложил:
— Хочешь работать в обкоме, инструктором, я могу порекомендовать.
— Надо подумать, но в принципе да.
Через несколько дней Гурков похлопал его по плечу:
— Да ты, оказывается, уже старик. Они берут в инструкторы до тридцати лет.
Решил: надо кончать с активной общественной деятельностью. Заявил секретарю парткома:
— Переизбираться на новый срок не буду.
Тот отмахнулся: участок идеологической работы налажен, и ему лень что-то менять. Порядок известен – не выскочишь из списка до собрания, автоматом пройдешь в партком.
Пошел к Беднякову.
— Что, делом решил заняться? — усмехнулся тот.
«Гадина ты все-таки», — нет, это он только подумал. Вопрос был решен.
Впоследствии, сопоставляя даты, он подивился своему бесстрашию. Еще месяц назад директор нанес ему сокрушительный удар. А он не отступился от своего плана рожать второго ребенка. Подпирали сроки: ему 38 лет, жене 34. Рожать решился по двум причинам: во-первых, родительские чувства, один из трех краеугольных движителей жизни, во-вторых, не дать вымереть своему русскому народу. Для простого воспроизводства нужно делать 2,3 детей. Ну да ладно, три десятых простят по жизненным обстоятельствам… И вот за месяц до планового зачатия – удар от Беднякова. «Почему не пересмотрел план? — думал он, — ну да, уже три года работал спокойно, последний год с подъемом и надеждой. Конфликт сдемпфировал: ушел от партийной работы и подальше от директора. И еще: если раньше удар нанес уважаемый человек, то теперь – откровенное дерьмо».
Дата рождения ребенка по японскому счету пришлась на Новый год.
Бедняков после защиты кандидатской диссертации занялся докторской. Зав кафедрой Бирштейн, научный руководитель Колесова по диссертации, как-то задумчиво произнес:
— Надо бы вам еще одного руководителя назначить, у меня есть на примете.
На примете оказался Бедняков, которому для выхода на докторскую полезно поруководить аспирантами. Колесов пошел к Беднякову – принять унижение до конца: «ваша сила – власть, моя – свобода духа». Юродство, однако.
Бедняков слегка усмехнулся:
— Не знаю, надо подумать.
Не надумал.
Определился на ближайшую перспективу: в первую очередь делать диссертацию, во вторую – саму работу.
Позднее прозрение – в 36 лет, но лучше, чем никогда. Простые люди (нормальные герои) схватывают быстрее: если за одну и ту же работу платят в два раза больше тому, кто имеет ученую степень, надо делать эту самую степень.
На самом деле как раз в это время опять пришлось вгрызаться в новую работу.
Обувной маяк
Партия и правительство запланировали создать в начавшейся пятилетке 1500 систем – в 15 раз больше, чем в прежней! Такая цифра попала в главный план, утверждаемый съездом партии. И стала незыблемой.
История появления этой цифры доподлинно не известна. Более других подозревался Глушков.
