Дань саламандре

невозбранно рыгая, как носорог, и выпуская кишечные газы, как вполне половозрелый слон. Пишут, что этот наследник миллионов умер, так ничего своего сокровенного и не изведав. (Эх! Я бы, на месте Криэйтора, позволила ему откинуться именно в процессе этого вожделенно-свинского действа.)

Не решусь утверждать, будто моя мечта была гораздо скромнее грез, имевшихся у вышеозначенных лиц (т. е. представителей иного социального круга). Почему не решусь? Ну, во-первых, оценка мечтаний зависит, конечно, от того, из какой именно точки на эти мечтания посмотреть. Во-вторых, как мы только что убедились, диапазон воспарений VIPs’ового духа не так уж, увы и ах, необозрим. И потому я сознательно не прибавляю, что моя мечта находилась-де «в разумной и трезвой пропорции» (мерзейшие слова) – с чем?.. Ну, допустим, со скромными возможностями инженера, оплачиваемого наравне с дворником.

И вот, следовательно, я этого не скажу. Почему? Потому что это была моя – именно моя мечта. И я не знаю, как конкретно оценить высоту ее планки, красоту полета и угол атаки – по шкалам искрометности, безумства, блистательности, сумасбродства, невозможности, возможности и фонтанирующих чудес.

Итак.

Я мечтала, чтобы когда-нибудь – кто-нибудь помимо меня – открыл мою дверь своим ключом.

Но как это можно было бы осуществить? Я уж не говорю о том – кто же именно это мог бы сделать? То есть где бы я нашла человека, кому бы с радостью вручила дубликат своего ключа? И, кроме того, какую же именно дверь этот человек с ключом мог бы, теоретически, открыть?

У меня не было своей двери. Что касается входной, ведшей в коридор коммунальной квартиры, то на ней, снаружи, была прибита табличка с именами квартиросъемщиков и соответствовавшим каждому квартиросъемщику количеством звонков. Мое имя стояло в этом списке последним. Количество звонков, предназначенных мне, равнялось пяти. Нумерологическое число риска!

Чаще всего до моего числа дело не доходило. Звонок. Ой!.. Второй. Ой-ёй!!. Третий. Ой-ёй-ёй!!! Четвертый. Ой-ёй-ёй-ёй!!!!

Тишина.

Обрыв связи с жизнью.

Когда же кто-либо действительно имел потребность войти именно ко мне, в мою комнату (в мое окололичностное пространство) – чаще всего соседи – за солью-спичками- штопором, то просто стучался. Что естественно.

Однако, говоря, что у меня не было своей двери, я сказала не всю правду.

Комната, в которой я жила, при царском режиме служила, видимо, кухней. Кухарки входили туда через черный ход.

О, этот черный ход! Впервые я услышала о нем еще со времени детского сада, то есть когда мы переехали из пригорода в город, и эти слова пугали меня. (Это нестранно совпало: закончилась моя вольная лесная воля, началась социальная недоля, и я услыхала про нечто скрытое от глаз, тайное, необщее.) А увидела воочию – в младшей школьной поре, когда мальчишки подожгли доски, которыми он, этот черный ход, наглухо был заколочен со стороны двора.

Как-то, уже выйдя из подъезда сизым февральским утром (первой в расписании стояла ненавистная физкультура) и обреченно волоча синюшный мешок с кедами и гимнастическими «чешками», я с удивлением вдруг обнаружила сбоку, в закутке стены, черный зияющий пролом – особенно черный на фоне новорожденной белизны оснеженного за ночь мира.

На уроки я, как можно догадаться, не пошла, а спряталась в соседнем подъезде и там терпеливо (вранье! как раз до ярости нетерпеливо) ждала, когда мальчишкам надоест их – в прямом смысле – открытие. На мое счастье, они вскоре исчезли. Я выскочила из своей засады, вошла в пролом и... взлетела наверх по странной, как сон, лестнице, явно не предназначенной для людей. То есть эта лестница никоим образом не полагалась безликим взрослым занудам, вполне по заслугам обреченным на мелочную повседневность.

Дверь в нашу комнату со стороны этого странного пространства (я догадалась, что это она, наша дверь) выглядела тоже невыразимо странно. И эта странность даже усиливалась моим знанием о том, что именно за ней, этой дверью, находится с той стороны: ковер (эту дверь, собственно, и скрывавший), родительская кровать, письменный стол, шкаф с книгами, аквариум с рыбками... Ничего особенного... Наша комната как таковая.

Я попала в такую точку – по отношению ко вдоль и поперек известному – я попала в такую точку пространства, в какую даже не предполагала попасть. (Как я сейчас понимаю, это было сходно с тем опытом «неожиданного заброса», который, всякий раз, таинственно дарит рифма.) Результат, мягко говоря, ошарашивал. Он переворачивал мои представления о мире.

Взирать на эту дверь с другой, никогда прежде не виденной стороны было для меня не меньшим потрясением, чем, думаю, для астрономов узреть обратную сторону Луны. Возможно, даже и большим: слишком неожиданным оказалось открытие и детский разум не был к нему готов. А кроме того: разве астрономы могут обратную сторону Луны – вот так взять и потрогать? Тогда представим, что на вечно ночную сторону Луны попали живые астронавты... Один из них – вы.

Мне повезло попасть в некое Зазеркалье раньше, чем я узнала об одноименной книге.

Конкретную область его, открытую мной самой, я назвала бы Back Mirror.

Как же выглядели ландшафты Back Mirror’a?

Вот один из них: вид на нашу дверь.

Если описывать другую сторону двери в лживых, то есть бытовых, терминах, то вот оно, описание: дверь была выкрашена в красно-бурый цвет, местами облуплена, немного закопчена, крест-накрест заколочена грязными досками – и щедро оснащена концентрическими кругами паутины, напоминавшими мишени в столь любезных моему сердцу и глазу теремках-киосках с надписью «Тир».

Да, еще: в стене между дверью и окном я заметила полусферическое углубление, в котором пряталась, похожая на цветочный пестик, ручка-дёргалка. Шнур от нее, при царях-боярах, видимо, шел к медному колокольчику.

Таковы были результаты моей Первой (обзорной) экспедиции.

Я ринулась домой, причем во дворе сильно захромала. (Родители уже