подумала, что Джон Китс, выдернутый из этой жизни в свои двадцать пять, просил написать на его могиле «Here lies one whose name was writ in water» («Здесь покоится тот, чье имя было начертано на воде»). Он имел в виду, наверное, мгновенность жизни – и неизбежность полного забвения.
Лежа на раскладушке, я думала о том, что дни уже пошли на убыль, хотя внешне июль, конечно, похож на распрекрасное наливное яблочко (ну, не в наших широтах, но всё же). И еще я думала о том, что Китс, отдавая распоряжение насчет надписи на могиле, конечно, не предвидел развития технической и дизайнерской мысли. А мне недавно попался один журнал, и там писали, что в Роттердаме есть такой канал в центре города, на поверхности вод которого именно кое-что и написано. Что именно, не помню, но придумано это так: под водой стоят тонкие трубки, из каждой бьет фонтанчик. Вертикальные струйки фонтанчиков, пересекаясь с горизонтальной гладью канала, конечно, «гаснут». В местах таких пересечений, на поверхности воды, образуются вполне четкие точки. Да: четкие точки-отметины. И вот из этих точек и составлены буквы – слова – целые фразы! Жалко, не помню, какие именно. Там по- нидерландски. Не в этом суть. Кстати, Китс, посмертно, через год, действительно оказался в воде, но не именем своим и не телом, а в виде книжки своих стихов, утонувшей вместе с Перси Биши Шелли. Но суть и не в этом тоже.
А суть в том, что... Я представила себе водяную гладь – и вот, я подвожу к ней девочку. И что же она видит на глади воды? Что она видит?..
Нет, не так. Мы пойдем в хвойный лес. Будет полнолуние. Июльское полнолуние. И там, в бору, будет старый колодец. Заброшенный, но живой. Приютный, замшелый, сказочный. Мы вдоволь напьемся черной и белой воды... Затем обе, голова к голове, не сговариваясь, мы склонимся над срубом колодца... Воду будет мягко освещать бывалый софит луны... И я скажу девочке: смотри. И побегут по глади воды строчки, исчезая, уступая место новым и новым:
И еще. Я скажу девочке: сегодня наша годовщина, читай!
И она увидит, как внизу, в освещенном луной створе колодца, словно на экране, будут появляться слова...
И она прочтет... и она прочтет...
И тут я отчётливо увидела, что же именно она прочтет:
Наутро я поняла, что всё это мне приснилось – и про Китса, и про колодец, и сами стишки...
Да: на моей Тайной Лестнице
Вот только канал в Роттердаме оказался явью: рядом с моей раскладушкой валялся журнал – я как раз пролистывала его на ночь.
Глава 2
О природе сновидений
«Я боюсь людей, не видящих сны. А они, соответственно, боятся меня.
Сейчас я не буду распространяться о разнице человеческих рас. В соответствии с политкорректностью, которая в восемнадцатом веке еще так не называлась, хотя уже существовала
Развесистая клюква.