Туфта для стада.
Политкорректный бред сивой кобылы.
На мой взгляд (если придерживаться той же эволюционной таблицы), дивергенция между человеком и человеком проходит, условно говоря, даже не на уровне
Однако такая классификация демонстративно-условна, потому что она базируется на свойствах исключительно
Ладно. Вернемся к нашим баранам, т. е. к человекам: людей, не видящих сны, я боюсь смертельно – а они смертельно боятся меня.
К этому вопросу я предлагаю и другой подход. Люди делятся на тех, которые спят дома одетыми – и на тех, которые бодрствуют дома раздетыми (ну, не обязательно так уж нагишом, но в исподнем). Или сформулируем с более широким размахом: люди делятся на тех, которые спят, не раздеваясь, – и на тех, которые бодрствуют, не одеваясь. И первые мне глубоко противны, даже если они и видят сны, поскольку своим свинским заваливанием в ложе (в лужу!), не совлекши одежд, выказывают неуважение к инобытийной, энигматической природе сновидческого процесса. Ко вторым же отношусь я сама – поскольку явь презираю – она не стоит того, чтобы обряжать себя для нее даже в халат, тем паче, что явь – всего лишь перезарядка пленки в мгновенном “брейке” между прошлым и будущим сном. (А может быть, “явь” – это сон промежуточный. Скорее всего.)
Мне возразят, что существуют люди, которые для сна (для просмотра снов), священнодействуя, совлекают с себя одежды, а для службы (то есть офиса и геморроя), священнодействуя, одежды на себя навлекают. И таких, скажут мне, как раз большинство. Вот это большинство, на мой взгляд, и есть главный свинский контингент по определению – свинский арсенал и его обширный генетический ресурс, поскольку данный – безостановочный, бездумный, бессмысленный процесс (раздевание-одевание-раздевание- одевание-раздевание-одевание, etc.) – они, с тупым прилежанием, проделывают в довольно-таки ответственном промежутке – от матери-сырой-вагины до матери-сырой-могилы. Они проделывают этот ветхий, разящий трупным разложением ритуал послушно, словно марионетки в игровом автомате, – марионетки, пребывающие в бессменной летаргической спячке, при этом (NB!) считая сны сущими пустяками, а время для сна – “потерянным”, ведь в это же время “наяву” они могли бы заняться чем-нибудь “полезным”: например, заработком денег для одеваний-раздеваний.
Сведенборг бы их проклял, это сто пудов.
Обоюдоострая враждебность –
Для данной классификации у меня есть свой подход.
Первая группа сны действительно не видит. Бревном проваливается в ничто. (”Ничто” у них именно “ничто”, а не “Ничто”. Перефразируем – с точностью до наоборот – В. Ф. Х.: этих брёвнообразных так почему-то и тянет
Вторая группа что-то во сне видит, но (на этом «но» они подкатывают очи как бы в искренней резиньяции)
Третья группа видит и слышит сумбур вместо музыки. Дребедень “с запросами” и с уклоном в кухонную премудрость. По раскрытию очей, представители этой группы немедленно берутся потрошить сонник, чем, конечно, не удовлетворяют потребностей своего дерзкого разума – и потому обзванивают знакомых с вопросом: вот что бы это значило? – на кошку пролился горячий чай, а в это время соседу, кажется, принесли повестку в суд. А знакомые им – встречный вопрос: а чай был индийский или цейлонский? А кошка – сиамская или так себе? А сосед – алкаш или алиментщик? иль обе благодати в одном?
И вот если овеществить эту разницу между одним человеком и другим, материализовать, так сказать, ее в системе грубых физических объектов, то мы
И это – еще довольно приблизительное (довольно малодушное) сравнение.
Да и бог с ними, со
Ни фига подобного. Я страшно устаю. Я устаю смертельно. Мне даже снится, что я устаю, – и даже там, во сне, я зверски хочу спать.
Это, кстати, один из моих повторяющихся снов. Мне снится, что я хочу спать, и там, во сне, я засыпаю – и мне снится, что я хочу спать, и я засыпаю в какой-то другой (который по счету?) сон – и там я тоже хочу спать, спать... Но не потому что —
а потому что я действительно устаю. И в самых жестоких снах