Милитсом, являвшимся представителем белогвардейского Народно-трудового союза (НТС) в Скандинавии. Это Милитс и предложил Киппару организовать «Центр помощи политзаключенным Эстонии».
— Нам с тобой просто так не посыплются денежки неизвестно подо что, — говорил Алекс партнеру в минуты откровения. — А вот для помощи борцам за свободу — другое дело.
Алекс до выхода на энтээсовскую орбиту перебрал немало профессий — был кельнером в захудалом ресторанчике, кочегаром, санитаром в психбольнице, футболистом, боксером, переводчиком, журналистом, потом «прибился» к НТС и стал фактическим руководителем шведской конторы этой не очень-то популярной среди эстонских эмигрантов организации, хотя и называлась она Стокгольмским эстонским обществом. Алекс довольно скоро стал тут главным идеологом и пропагандистом, а Киппар представлял всех оставшихся на родине недовольных советским строем. Набравший силу «Центр помощи политзаключенным Эстонии» становится «крышей» для единомышленников из эстонских эмигрантских формирований. Но действует он под постоянным «присмотром» заокеанских хозяев. Это с их щедрой помощью и НТС, и другие эмигрантские «советы», «комитеты», «центры» могли (и по сей день могут) снабжать свою агентуру в СССР современными техническими средствами, деньгами, всем необходимым для пропагандистской и шпионской деятельности.
Алекс Милитс был прав, говоря Киппару, что деньги в их «Центр» потекут только на «достойное дело», а что может быть «достойнее», чем помощь истинным борцам за свободу на оккупированной коммунистами родине!..
Связь с Эстонией — главное, к чему стремились оба партнера.
— Нам нужна всякая информация с родины для того, чтобы правильно анализировать происходящее там, — говорил на одном из собраний эмигрантов Алекс Милитс. — Любая мелочь может стать тем, чего не хватало. Если вы не знаете, что делать с информацией — передайте ее мне лично!
Милитса и Киппара не смущали провалы их агентуры. Провалившихся немедленно объявляли «борцами за свободу», «мучениками» и заносили в список «нуждающихся в помощи». И пришел момент, когда Антс Киппар с большой помпой объявил свой «Центр» главной эмигрантской организацией эстонцев, ведущей действенную борьбу за освобождение родины.
— Существование нашей организации, — заявил он, — делает всякие действовавшие до нас объединения излишними.
Он не только говорил, этот новоявленный претендент на лидерство среди эстонской эмиграции. Он сумел подмять многих ее старых деятелей, растолкать их локтями, выйти вперед. Даже бывшего партнера Алекса Милитса — пришел день! — без стеснения отодвинул в сторону, чтоб не путался под ногами со своими энтээсовскими бреднями.
Сейчас он достиг успеха, занял подобающее его способностям положение в эстонской эмигрантской иерархии. Западные «голоса» и спецслужбы ждут от него информации о состоянии экономики, о политических настроениях людей в Советской Эстонии, о расположении там военных баз, строительстве стратегических объектов и т. д., и т. п. Но до сего времени передача свежей информации была сложной и длительной — через случайных туристов, через Москву, куда вынуждены были выезжать его тайные помощники в Эстонии, а «свой человек» на судне, совершающем регулярные рейсы из Таллинна в Швецию, позволял сделать оборот информации более надежным и быстрым.
Сегодня у Антса словно появилось второе дыхание. Плюхнувшись в мягкое кресло в гостиной, он даже с усмешкой глянул в окно: от парадного входа советского посольства выруливал на улицу черный лимузин с красным флажком над радиатором. Пусть себе разъезжает! Его, Киппара, связной, его агент через несколько часов отплывает курсом на Эстонию с пачкой документов для подпольщиков, а в следующий раз он даст ему задание посерьезнее, а потом — еще, еще! Переправит с ним магнитофоны и свои послания, записанные на магнитную ленту, портативную фотоаппаратуру, множительную технику…
— Деда, деда! — опережая отца, влетела в гостиную внучка, его любимица. А зять остановился в дверях. И Киппар невольно сравнил его с моряком — основательным, крепким и, конечно, смелым, коль пошел на опасный для него контакт с одним из лидеров эстонской эмиграции. «Ладный парень этот Хольм, — подумал Киппар, вспоминая облик моряка. — Как боксер…»
Председатель «Центра помощи политзаключенным Эстонии» так и стал величать Хольма — Боксером. Для начала произносил это слово как удачную кличку, а потом — с явным уважением.
Он с удовольствием перебирал старческими пальцами мягкие длинные волосы внучки, забравшейся на его колени, кивнув зятю: садись! Все-таки Микивер был ему не только зятем, но и помощником и даже личным телохранителем — его сухопарую фигуру вскоре подметит Вольдемар Хольм при встречах с Антсом Киппаром. Словно тень будет следовать этот человек за ними по улочкам и переулкам тихих стокгольмских предместий, готовый в любую минуту прийти на помощь своему именитому среди эмигрантов тестю…
Так что поговорить есть о чем. Хотя лучше переместиться в кабинет — на другую сторону от советского посольства. Береженого бог бережет! Сегодня Киппар даже не стал ворчать по этому поводу — у него было отличное настроение. Только мешки под глазами портили его вид, — наверное, Боксер это заметил. Да ведь дело не в том, как он выглядит, а в том, как ведет работу. Антс всегда считал, что работает он самоотверженно, больше всех печется о родной Эстонии, иногда очень и очень устает от трудов великих. Он как-то сказал, что за границей уже не осталось ни одного настоящего эстонца, кроме него, а он от намеченных целей не отступится!..
4
Поздним зимним вечером восемьдесят второго года эстонский сухогруз пришвартовался в привычной для Вольдемара Хольма Свободной гавани Стокгольмского морского порта. Шведский лоцман умело провел судно через шхеры, уже застопорили многосильные машины, судно слегка покачивало на волнах, многие моряки высыпали на палубу, с удовольствием вдыхая чистый морозный воздух, разминая кости.
Вольдемар глянул в сторону синей будки — в ее маленьких оконцах горел свет…
Утром, еще в полутьме, эстонский моряк в тренировочном костюме спустился на причал, сделал зарядку. Легкие приятно холодил морской воздух. Потом Волли как бы случайно, между двумя упражнениями, заскочил в будку, поздоровался с находившимися в ней рабочими.
— Позвонить можно?
— Звони! — подвинули ему поближе стоявший на одном из столиков телефонный аппарат.
Хольм набрал знакомый номер.
Голос Киппара он теперь узнавал сразу.
— Говорит Волли…
— Доброе утро! — перебил «шеф». — Если не возражаете, встретимся там, где сидели в прошлый раз. Через два часа? Вас устраивает?
— Да, вполне.
Через два часа ровно моряк вошел в маленькое, почти безлюдное кафе. Киппара, увидел не сразу — он сидел за столиком в нише на расстоянии от входа. Волли уже ждала бутылочка с соком. Он налил в фужер половину содержимого, с удовольствием отпил.
— Вкусный напиток, спасибо!
— Как на море?
— В норме. Немного штормило, льды плавают…
— Вот-вот, льды…
Старому эмигранту захотелось вдруг рассказать, как в сорок пятом — сорок шестом выходил он с товарищами в холодное, неприветливое море на деревянной скорлупке — моторной лодке и держал курс к берегам скрытой за горизонтом родины. Высаживали где-нибудь на Хийумаа или, если удавалось, ближе к Таллинну двух-трех человек, закутанных в непромокаемые плащи, вооруженных автоматами и гранатами. А сами отправлялись в нелегкий обратный путь — просоленные морской водой и ветром, полузамерзшие, но довольные, если обходилось без перестрелки с советскими пограничниками. Правда, нередко едва удавалось унести ноги. Но об этом Киппар промолчал, не рассказал…
