стрельба. Солнце заметно клонилось к горизонту. Красноватые лучи перемещались по скалам все выше и выше, оставляя в густой тени дно ущелья, откуда начинала просачиваться едва уловимая свежесть. Все приободрились. Казалось, что наступающий вечер принесет облегчение и скроет от опасности. Но самое трудное ожидало нас впереди. Артур неожиданно остановился.
— Здесь вода, — тихо сказал он мне, точно боялся ее спугнуть. — Скажи, чтобы все разом не бежали и много не пили.
— Здесь вода! — крикнула я, срываясь с места. — Всем сразу не бежать! Много не пить!
Я быстро обогнала Артура и, бросившись на землю, погрузила лицо в неглубокую мутноватую лужу. Что делалось у меня за спиной, я не знала. Я оглохла и ослепла. В короткие секунды, когда я отрывалась от воды и, переводя дыхание, вытирала лицо, успевала только еще раз крикнуть:
— Не пейте много, это вредно!..
Потом снова погружала голову в лужу по самые уши. Когда, наконец, оторвалась от воды и вытерла капли с лица, все уже стояли на ногах и деловито завинчивали фляги.
— Довольно, Хосефа! Много пить вредно, — рассмеялся Хосе, глядя на мою счастливую физиономию.
По дну ущелья идти становилось все труднее и больнее. Хаотически разбросанные камни загромождали его так, что когда приходилось прыгать с камня на камень, боль отдавалась в ступнях и коленях, и ноги слушались плохо. Таким образом, ноги попадали и между камней… Порядок движения смешался, и я плелась последней. Прямо перед моими глазами мелькали желтые пятки Молины, он уже был босой. На лодыжках виднелись черные следы засохшей крови. Наконец, мы поднялись на плато. На минуту остановились и огляделись. Мхи да кустики примелькавшихся колючек. Справа вдали виднелся прозрачный молодой лесок. Сначала мне показалось, что здесь идти легче, но вскоре я убедилась, что это не так. Голова стала пустая, энергия уходила на то, чтобы переставлять ноги. Ничего! Все когда-нибудь кончается — кончится и этот путь.
На закате мы вышли в редкие кустарники с молодыми тополями. Перед нами оказалось асфальтовое шоссе с телеграфными столбами, проложенное недавно,
асфальт был ровным и черным. Метрах в двадцати шоссе круто поворачивало и исчезало за невысокой возвышенностью. На карте оно не значилось.
— Ты не помнишь, проводник что-нибудь говорил об этой дороге?
— Нет, ничего не говорил.
Артур велел на всякий случай перерезать провода. На это ушло минут двадцать. Вскоре послышался быстро нарастающий шум мотора.
— Пять человек на ту сторожу, остальные со мной. Не стрелять! — крикнул Артур и бросился под куст.
Поскольку фамилии пятерых названы не были, на ту сторону шоссе бежать пришлось мне. Я надеялась, что кто-нибудь последует за мной — времени на перевод не оставалось. Конечно, почти все бойцы остались с командиром. Со мной побежали только двое. Но, увидев, что нас так мало, они бросились обратно. Одной мне тоже не хотелось оставаться, и я кинулась за ними, но не успела перебежать шоссе, как показался грузовик с фашистами. Кроме меня, они, наверно, никого не заметили, и начали, не спеша, тормозить. Я бросилась на землю у самого шоссе, немного отползла и приготовила пистолет. Сердце учащенно билось, но прицел с локтя был устойчив. Я вела ствол пистолета за кабиной, пока грузовик не остановился, проскочив мимо меня метров пять-шесть. Тогда из него поднялся один солдат, вскинул винтовку и выстрелил. Промазал… Почему я не выстрелила первой? Только когда раздался выстрел, я нажала на спуск, и солдат упал. В ту же секунду наш отряд обрушил на грузовик всю свою огневую мощь. Артур бросился вперед с гранатой, метко швырнул ее в кузов. Прозвучал взрыв, потом все стихло.
Бойцы выскочили на шоссе, но вдруг из кузова выскочило человек пять, и бросились в кусты на другую сторону шоссе. По ним дали несколько очередей из автоматов. В этот момент почти над самым моим ухом, раздирая барабанные перепонки, взметнулся огненный фейерверк, и затарахтела пулеметная очередь. Я вздрогнула и оглянулась. За спиной стоял Куэва и самозабвенно садил в небо трассирующими пулями.
— Куда тебя прорвало! — закричала я, не на шутку испугавшись.
Куэва, конечно, ничего не слышал и продолжал выпускать очередь за очередью. Пришлось ткнуть его в бок. Пока бойцы откидывали борт грузовика, Артур побежал за удиравшими фашистами.
— За мной! — крикнул он, но его никто не слышал. Все что-нибудь кричали, в том числе и я.
Тем временем из грузовика вытащили раненых и просто перепуганных солдат. Несколько убитых остались в кузове, а под их телами нашли одного совершенно невредимого крестьянина. Несмотря на испуг, он улыбался и бросился к нам с явной радостью. Потом он рассказал, что фашисты схватили его на дороге, подозревая в принадлежности к партизанам; они искали тех, кто перерезал провода, кроме того, слух о нашем отряде, видимо, уже распространился по фронту. Вдруг Леон поднял шум. Его оставил стеречь пленных от первого боя, а он их упустил. Бросились вылавливать беглецов. С новыми пленными — их было пять человек — оставили меня одну. Связать их еще не успели. Я села напротив метрах в семи и положила пистолет на колено. Пленные вертели головами, прислушиваясь, где наши бойцы, потом уперлись в меня волчьими глазам. Когда голоса моих товарищей затихли вдали, пленные заметно обнаглели и начали перешептываться. Мне очень хотелось оглянуться, но я знала, что этого делать нельзя.
— Не разговаривать! — прикрикнула я, но они и не думали слушаться.
«Буду стрелять», — подумала я и подняла пистолет. Пленные замолчали. Наверно, мое решение было видно по выражению лица. Наши скоро вернулись. Оказалось, что пленные далеко не убежали, а пряталась в кустах. Их быстро вылови и привели. Я пожаловалась Молине на моих пленных, и он молча связал им за спиной руки. Теперь пошли искать в роще Артура. Он увлекся преследованием и был, конечно, прав — упускать противника в таком положении было опасно. Тем временем, почти совсем стемнело, теперь было легче запутать следы на случай преследования. Артур вернулся с двумя простреленными красными беретами. Опять эти красные береты — оба разгромленных нами отряда принадлежали к фашистским формированиям РЭКЭТЭ — карателям. Спустились обратно в ущелье. Теперь у нас стало семь пленных, двое из них раненые. Пришлось выделить конвой. Пробовали не спускаться на самое дно, а пройти по склону, но каждый раз натыкались на непреодолимую крутизну, поэтому пришлось спуститься в русло ручья. Под ногами скользко, ничего не видно. Слышно, как журчит вода, обтекая большие камни. Командир торопит. Теперь без проводника он пошел впереди, а Хосе остался замыкающим. Часа через два к нам подошел Сальвадор.
— Хосефа, скажи командиру, что раненые идти не могут.
— Раненые не могут идти, Артур.
— Переедай, чтобы их оставили здесь, нам надо торопиться.
Всех раненых развязали, иначе и здоровые не смогли бы пробиться по руслу дальше. В небе ни луны, ни звезд, тьма становилась непроницаемой, в некоторых местах выступы и карнизы становились такими узкими, что мы лепились к скалам или становились на четвереньки. Несколько раз останавливали отряд, чтобы проверить, не отстал ли кто-нибудь. Но вот постепенно ущелье начало расширяться. Откуда-то повеял холодный ветер. Он налетал порывами, будил тревожное эхо, и горы долго отзывалась тяжелыми вздохами. Порывы становились сильней и настойчивей. С вершин, сначала понемногу, потом гуще и грозней, посыпались сорвавшиеся камни. Пришлось держаться подальше от склонов и двигаться по самому руслу. Внезапно небо осветила далекая зарница. Потом сполохи стали все чаще и ярче. Ветер усилился. Надвигалась гроза. Когда ночную грозу показывают в кино, это выглядит довольно красиво. В действительности смотреть нечего — кругом сплошная тьма. Ветер воет, как в гигантской трубе. Сверху сыпется какой-то мусор, сгоняемый ветром с плато. Становится трудно дышать. Уши закладывает дьявольская мешанина из грозовых раскатов, воя ветра и стука падающих камней. Казалось, что все это возникает в самом мозгу, как воспоминание давно забытых кошмарных снов. Мы все сгрудились и продвигались, прижимаясь друг к другу. Вода в ущелье быстро прибывала — где-то уже пошел дождь. Мы то поднимались по склону, то спускались вниз. Наверно, Артур искал дорогу повыше, но натыкался на скалы, и ему пригодилось снова спускаться. В таком шуме говорить невозможно, и я ни о чем не пыталась спрашивать. Наконец, когда казалось, что буря достигла предела неистовства, хлынул ливень. То, что было минуту назад, представлялось теперь раем. Шум воды заглушал остальные звуки. Поток под нашими ногами
