Хлопцы должны были под покровом темноты расклеить и разбросать в самых людных местах города листовки, в которых разоблачалась фашистская ложь о положении на фронте. Листовки призывали народ к борьбе, вселяли уверенность в окончательной победе над врагом.
Каждая листовка была отпечатана на пишущей машинке Франеком Кломбоцким — одним из комсомольцев шестой Борисовской школы.
Когда Соломатин сказал нам, что Франек — один из его помощников, мы были крайне удивлены, так как на второй день войны видели Франека в форме красноармейца. Говорили, что он сразу ушел на фронт.
И вдруг — Кломбоцкий в городе, да еще подпольщик. Поэтому, когда мы по приказу Андрея Константиновича пришли к нему домой на улицу Лейтенантскую, то сразу же спросили:
— Почему ты в городе, а не на фронте?
— Так уж получилось. Расскажу как-нибудь потом.
А вообще, хлопцы, фашистов можно бить и в тылу. А теперь за дело.
Франек открыл крышку погреба. Мы спустились и увидели там небольшой радиоприемник и пишущую машинку. Франек подал нам несколько пачек листовок.
— Сам печатал, — с гордостью сказал он. — Три дня и три ночи отстукивал. Даже спина и руки заболели. Но зато успел вовремя. Ведь завтра, друзья, большой праздник, 7 Ноября. Надо, чтобы люди знали, что Советская власть живет и никогда не погибнет. Пусть народ читает и радуется.
Мы совсем иначе смотрели теперь на давно знакомого нам Франека Кломбоцкого и удивлялись: как это раньше, до войны, мы не знали, что он такой решительный и мужественный. А встречались мы с ним часто: и в школе, где вместе учились, и в парке имени Максима Горького, и в кинотеатре «Люкс». Рос Франек без отца и, чтобы хоть немного помочь матери, еще школьником подрабатывал на пристани, разгружая баржи.
И вот Франек — подпольщик, помощник комиссара Соломатина. Это невольно вызывало к нему уважение.
— Франек, а можно нам приклеить несколько штук на дверях жандармерии и полиции? — спросил Мелик. — Пусть гады побесятся! Мы с Виталькой не забыли, как они нас избивали.
— Категорически запрещаю. Листовки в первую очередь должны читать люди, а не какие-то там жандармы и полицаи. Да и зачем напрасно рисковать.
Франек подробно рассказал нам, как лучше выполнить задание, и закончил свой инструктаж словами:
— Будьте осторожны, сбор у меня. Ну, ни пуха ни пера!
…Мелик и Виталик Запольский благополучно обошли комендатуру и никем не замеченные вышли на край базарной площади. Где-то здесь должен проходить военный патруль. Но сейчас никого не видно. Метрах в тридцати от них громадный стенд для объявлений и приказов. Но как к нему подобраться? Площадь вымощена булыжником, по ней тихо на пройдешь.
— Снимем ботинки, — шепчет Виталик и первым начинает развязывать шнурки.
Еще несколько минут — и ребята у стенда.
И вот уже листовки приклеены к доске, разложены на длинных прилавках.
А потом ребята уже без всякого страха расклеивали листовки на заборах, несколько штук забросили во двор офицерской столовой, а одну далее наклеили на борт немецкого грузовика, стоявшего недалеко от комендатуры.
— Жаль, что нельзя подбросить к жандармерии, — злился Мелик.
— Ничего, — успокаивал его Виталик, — доберемся и до неё. А приказ нарушать нельзя, дисциплина.
Утром гитлеровцы обратили внимание на то, что в различных местах города — на центральной улице, на базаре, у вокзала — люди собираются небольшими группами. Начальник полиции Кабаков, увидев одну из таких групп около центрального входа в парк имени М. Горького, подошел к воротам и чуть не обомлел: на заборе висела листовка, на которой четко выделялись слова: «Смерть фашистским оккупантам!»
Поднятые по тревоге полицаи и жандармы почти целый дань сдирали и соскабливали листовки. Но борисовчане их уже прочитали.
Это был подарок подпольщиков населению города в честь 24-й годовщины Великого Октября.
Поезда идут на запад
На дворе лютый холод, северный ветер бьет в лицо, кажется, пронизывает насквозь. От сорокаградусного мороза потрескивают деревья, а воробьи, осмелившиеся выбраться из гнезд в поисках корма, замерзают на лету и камнем падают на землю. В такое время люди редко выходят из дому, да и то укутавшись в теплую одежду. Гитлеровские солдаты и офицеры, непривычные к русским морозам, разжигают на улицах костры, многие из них обвязаны шерстяными платками, косынками и шарфами, награбленными у местных жителей.
А через станцию, из-под Москвы в Германию, беспрерывно мчатся эшелоны с ранеными и обмороженными фашистскими вояками. Остановится такой поезд на несколько минут около перрона, выгрузят из него умерших в дороге, и он сразу же устремляется дальше. Казалось бы, кого может заинтересовать, сколько прошло эшелонов с ранеными фашистами. Однако каждый такой эшелон был на счету.
С утра до позднего вечера возле вокзала вертелись тринадцати-четырнадцатилетние мальчишки. Они выпрашивали у солдат сигареты. За небольшую плату подносили к машинам и повозкам офицерские чемоданы и солдатские рюкзаки, помогали раненым забраться в вагоны. И в это же время зорко наблюдали за движением на железной дороге.
Если б кто-нибудь внимательно присмотрелся к подросткам, то наверняка заметил бы, что они пунктуально меняются через каждые три часа, а вечером в одно и то же время собираются где-нибудь в укромном месте. Чаще всего в Сашиной бане.
После неудачных поисков партизан мой друг вернулся в город. Он даже запрыгал от радости, когда узнал, что я установил связь с настоящими подпольщиками.
Однажды, придя к Кломбоцкому за очередной порцией листовок, мы просто не узнали нашего старшего товарища. Таким радостным мы его никогда не видели. Франек обнимал нас, жал руки и беспрерывно повторял: «Вот это здорово! Вот это дали!»
Мы ничего не понимали. Наконец Саша не выдержал:
— Чего ты все обнимаешься? Может, объяснишь в чём дело? Кому дали?
— Эх вы, ребята-пострелята, фрицев же под Москвой лупят, а вы ничего не знаете. Бегут они оттуда без оглядки. Вот читайте. И он каждому из нас дал по листку бумаги со сводкой Совинформбюро, в которой сообщалось о разгроме фашистских войск под Москвой.
Мы, не сговариваясь, громко три раза прокричали «ура!»
Через два дня со мной встретился руководитель подпольной группы Федор Подолян, бывший командир Красной Армии. Небольшого роста, чернявый и смуглолицый, он был очень подвижным и энергичным человеком.
— Под Москвой фашисты разгромлены, — сказал он. — Красная Армия показала, на что она способна. Сотни тысяч гитлеровцев нашли себе там могилу. Не меньше, а, может, больше вывозят они теперь в свой фатерланд и раненых. Мы решили, что в листовках, которые вы распространяете в городе, вместе с сообщением Совинформбюро будем помещать краткую сводку о количестве санитарных поездов, следующих с фронта. Пусть люди знают и об этом. Надо, чтобы вы нам помогли в этом деле.
Федор Прокофьевич похлопал меня по плечу и на прощание сказал:
— Данные наблюдений будете передавать Франеку. Присматривайтесь также к тому, что фашисты везут на фронт. Это не менее важно, чем подсчитывать поезда с ранеными.
Вот с этого времени и начались наши дежурства на станции.
